Господи, просвети ум  наш светом разума Твоего

ко мне в гости
главная
иконы
книги
видео
аудио




Митрополит Иоанн
(Снычев)

              Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь.

РУССКАЯ СИМФОНИЯ


Предыдущая | Содержание | Следующая


ЖИВЫЙ В ПОМОЩИ ВЫШНЯГО...

ВОЗВЫШЕНИЕ МОСКВЫ

КОНЦУ XII ВЕКА Киев утратил значение общерусского центра. Южная Русь надолго увяла, завещав Северной, Верхневолжской Руси продолжить дело державного строи­тельства. Летописцы говорят, что южные дружины храбро бились и "расплодили" Рус­скую землю. На долю северных князей вы­пало закрепить приобретенное, придав ему внутреннее единство.

Трудами таких благочестивых властителей, как Владимир Мономах, святой Андрей Боголюбский, святой Александр Нев­ский и других, им подобных, утвердился взгляд на княжение как на религиозную обязанность. Прекратилась постепенно и "вла­дельческая" передвижка князей, заставлявшая их смотреть на свой удел как на временное пристанище, не требующее особой заботы. Князь стал наследственным владельцем — хозяином и строителем удела, передававшим его по наследству согласно соб­ственной воле. Он осознал свою связь с народом и ответствен­ность за него.

Усыпляя татар безусловной покорностью и данью, князья не упускали из виду и забот по организации народных сил — стремление вернуть былую независимость росло и крепло. Необ­ходим был могучий подъем народного духа, но еще не появился на Руси единодержавный властелин, способный завершить дело, начатое Андреем Боголюбским и Александром Невским.

Трудности, стоявшие на пути обретения Русью государствен­ного единства, казались непреодолимыми. Кто мог заставить удельных князей, лишь недавно почувствовавших себя самосто­ятельными владетелями, отказаться от своих прав и сделаться пусть высшим, но подчиненным сословием? Кто мог заставить города и волости, привыкшие к обособленности и своим древним правам, слиться в одно политическое тело? Кто мог принудить простой народ нести тяжкие жертвы во имя грядущего и не всем понятного блага государственного единства?

Этой силой стала Православная Церковь, в помощь которой Господь явил Свое чудное промышление о России: скорби и тяготы иноземного ига способствовали тому, что Русь объеди­нилась прочным союзом общего горя. Над страной, помимо ее воли, вознеслась единая страшная власть хана, необходимость повиновения которой после первых погромов ясно сознавалась всеми — от великого князя до последнего смерда.

Русские князья стали посредниками между верховной вла­стью и народом, воспитав в себе чувство ответственности за его судьбу, за его святыни, отбросив вековую привычку к своеволию, побежденную страхом сурового возмездия. Тягостное иноверче­ское иго обратилось в школу религиозно-исторического воспи­тания, выйдя из которой, народ обогатился твердым понимани­ем своего вселенского призвания и державного долга. Под игом монголов Русь собирает силы и ждет — какое будущее, какую судьбу определит ей Господь, кому вверит дело строительства единого и могучего Православного царства. Избрание падает на Москву.

Ученые-историки пытались объяснить возвышение Москвы естественными географическими (близость реки), хозяйствен­ными (обилие дорог) и иными причинами. Все они имели место, но то беда, что в еще большей степени эти причины приложимы к десяткам других городов и сел Северной Руси. Река Москва, давшая имя будущей столице, соединяла Среднюю Волгу с Окой через Дамский волок, по которому надо было переволакивать лодки сушей, на руках, так что особых удобств это не сулило. Да и вырос город все-таки не на волоке Ламском, а на излучине Москвы. Кроме того, сомнительно, чтобы близость Оки и Верх­ней Волги была бы сама по себе достаточной причиной для вознесения безвестной деревушки на высоту столицы величай­шей империи мира. Пересечение "больших дорог", которое якобы обеспечивало Москве бурный рост, на поверку оказывается скорее скоплением тропинок, затерянных в бескрайних русских лесах. "Великая до­рога Володимерьская", например, упоминается лишь единожды в одной из старых летописей, да и то в конце XIV века, когда Москва уже была общепризнанным центром Руси.

Кроме того, все предположения о "сравнительно более ранней и густой населенности края" и "редкостном покое" от татарских набегов, царившем в тех краях, не поддаются проверке и не подтверждаются фактами. А ведь со времен святого митрополита Петра Православная Церковь уверенно свидетельствует об осо­бой промыслительно определенной роли Москвы как о причине ее возвышения и расцвета.

"Великий во святителях" митрополит положил прочное осно­вание будущего величия Москвы, перенеся туда первосвятительский престол из Владимира. Помимо соображений церковного управления его влекла в Москву любовь к Иоанну Даниловичу Калите, князю, известному своим миролюбием, набожностью и щедростью к бедным. (Свое прозвище "Калита", что значит "кошель", он приобрел потому, что всегда носил с собой кошелек, из которого подавал богатую милостыню).

"Если послушаешь меня, сын мой, — говорил святой старец князю, убеждая его в особой роли Москвы для будущего России, — то и сам прославишься с родом своим паче иных князей, и град твой будет славен пред всеми градами русскими, и святите­ли поживут в нем, и взыдут руки его на плещи врагов его, и прославит Себя Бог в нем" (1). Именно превращение Москвы в центр русского православия определило ее судьбу, до того ничем не отличавшуюся от судьбы других русских городов.

Москва впервые упоминается в летописях под 1147 годом как пограничный пункт между Суздальской и Чернигово-Северской областями. Сюда Юрий Долгорукий пригласил на переговоры Новгород-Северского князя Святослава Ольговича, послав ска­зать ему: "Приди ко мне, брате, в Москову". Москова эта была столь крошечной деревушкой, что когда на ее месте в 1156 году Юрий решил построить городок, летопись отмечает это как рож­дение Москвы — князь "заложил град".

По незначительности своей Москва редко попадает в поле зрения летописца. К середине XIII века она становится удельчиком, который иногда давали во владение младшим сыновьям великих князей. И лишь в конце столетия Москва становится самостоятельным маленьким княжеством, родоначальником ди­настии которого явился младший сын благоверного князя Алек­сандра Невского — святой Даниил. Так преемственно от одного благоверного князя к другому передано было и святое дело соби­рания Руси.

С начала XIV века Москва бурно растет. Этому росту — разум­ной и осторожной политикой — положил основание Иоанн Ка­лита, а далее "Калитно племя" в тесном союзе с Церковью, мит­рополичий престол которой утверждается с 1325 года в Москве, продолжает дело.

Начиная со святого Дмитрия Донского, князья окончательно усвоили взгляд на себя как на общеземских защитников Право­славия. Он ясно проявился в решительности князя перед лицом Мамаева нашествия. Почему святой Дмитрий, как и все москов­ские князья, любивший мир и тишину, решился все же в сентяб­ре 1380 года на одно из кровопролитнейших в истории сраже­ний? Все современники согласно утверждают — потому, что чувствовал себя защитником веры. Его вдохновляло "мужество и желание за землю русьскую и за веру христианскую", — свиде­тельствует автор "Задонщины", повести о Куликовской битве, написанной через считаные дни после нее.

Разгром полчищ Мамая русскими дружинами послужил те­мой целого ряда произведений, образующих так называемый Куликовский цикл, свидетельствующий, что Русь впервые одоле­ла татар, лишь поднявшись на защиту святынь Православия, а не политических или земельных интересов. "Како случися брань на Дону православным христианом с безбожным царем Мамаем, како возвыси Господь род христианский, а поганых уничтожи и посрами их суровство", — так, например, озаглавил повесть автор "Сказания о Мамаевом побоище". Хоть и были сильны поганые, "сынове же русския силою Святаго Духа бьяху их".

После битвы соратники святого Дмитрия долго разыскивают его и находят, наконец, "бита вельми". Первый вопрос очнувше­гося князя — чем закончилась битва? "По милости Божией и Пречистой Его Матери, — отвечают ему, — и молитвами сродников наших Бориса и Глеба и Петра, московского святителя и игумена Сергия, и всех святых молитвами врази наши побеж­дены суть, а мы спасохомся!"

То, что свою роль удерживающего святой благоверный князь Дмитрий Донской понимал ясно, свидетельствует нам "Слово" о его житии. "Постави ми, Госпоже, столп крепости от лица вражия, возвеличи имя христианское перед погаными", — просит святой Дмитрий Пресвятую Богородицу в молитве перед битвой на Куликовом поле. Вообще, "Слово" о житии святого князя показывает, что осмысление власти подошло к своему законо­мерному завершению — к учению о Православном Царе. Имен­но "царем" называется в "Слове" Дмитрий Донской, хотя об употреблении такого титула применительно к русским князьям в государственных международных актах того времени ничего не известно.

Это не удивительно, ибо учение о Православном Царе есть учение церковное, оно возникло и сформировалось в православ­ном мировоззрении и лишь после осмысления и укоренения в сознании современников обрело общепризнанный характер. Знаменателен и тот факт, что автором жития считают Епифания Премудрого — современника князя. Этот инок был учеником самого Сергия Радонежского, много путешествовал — бывал в Иерусалиме, в Константинополе и на Афоне. Его перу принад­лежат, помимо жизнеописания великого князя Дмитрия, жития преподобного Сергия и святого Стефана Пермского. Жанр жи­тийной литературы традиционно служил для отражения важней­ших идей и понятий, владевших современниками, так что мыс­ли, высказанные в "Слове" о житии святого благоверного князя Дмитрия, не случайны.

"Кому уподоблю великого сего князя Дмитрия Ивановича, — вопрошает автор жития. — Царя Русьския земли и собирателя христианского? Приидите, возлюбленные друзья церкви... до­стойно похвалить держателя земли Русьской".

В этих похвалах святому князю содержатся все основные положения учения о законной власти. Первое из них — идея царского служения как церковного послушания, наряду со слу­жением иноческим, священническим и иными. Дмитрий не просто властвует — нет, он, "будучи рабом Божиим", слугою Промысла, "Божий престол" соблюдает в чистоте и неприкосно­венности от чуждых и враждебных Церкви влияний.

Далее — мысль об "удерживании" как о содержании служения. Князь — "держатель" России, Руси, неразрывно связанной с Пра­вославием (сравним: "земля русская, о, православная вера хри­стианская" — из "Слова о погибели земли русской"). И, наконец, мысль о верозащитной роли царя. "Царь Русьския земли" есть одновременно и "собиратель христианства", уцелевшего от поку­шений иноверцев и ложного мудрствования еретиков.

Важно, что житие дает и недвусмысленный ответ на вопрос: каковы же признаки того, что державное служение царя испол­няется как должно. "И бысть тишина в Русьской земли", — сви­детельствует автор "Слова". Обретен жизненный критерий оценки результатов деятельности власти. "Великое княжение свое вельми укрепих, мир и тишину земли Русьской сотворих, отчину мою, которую дал мне Бог и родители мои, с вами соблюдох", — говорит перед смертью Дмитрий боярам (2).

Мир и тишина как условия, более других способствующие деятельности церковной по спасению человека, — вот практиче­ская цель власти. В этом "мире и тишине" усматривается Благо­воление Божие, о котором сказал Христос Спаситель: "Мир ос­тавляю вам, мир Мой даю вам... Да не смущается сердце ваше и да не устрашится" (Ин. 14:27).

Об обязанности царя нести свое бремя "не смущаясь и не устрашаясь", напоминает послание архиепископа Ростовского Вассиана Иоанну III, писанное в 1480 году во время знаменитого "стояния на Угре" русского и татарского войска. Татар привел на Русь Ахмат, хан Большой Орды. Она образовалась на месте Батыевской Золотой Орды после того, как от последней отдели­лись уже многие орды: Ногайская, Казанская, Астраханская и Крымская.

Иоанн отказался платить дань Ахмату, растоптал ханскую басму (изображение хана), приказал перебить его послов, требо­вавших покорности, кроме одного, которого отправил сказать хану, что и с ним поступит так же, как с басмой, если тот не оставит Русь в покое. Ахмат с войском пришел покарать непокорного "данника". Встретившись с большими силами рус­ских, битву он начинать не решался и ждал, стоя на реке Угре. На другом ее берегу стоял Иоанн III. Будучи типичным московским князем, воспитанным в религиозных традициях княжеского слу­жения, Иоанн III был хозяином Русской земли и ее "строителем", а воевать не любил. И на этот раз, оберегая русскую кровь, он решил отступить, не принимая боя.

Узнав о таком решении, старец Вассиан (брат преподобного Иосифа Волоцкого), ростовский архиепископ, отправил велико­му князю обличительное письмо. "Наше дело говорить царям истину, — пишет он. — Что я прежде изустно сказал тебе... о том и ныне пишу, ревностно желая утвердить твою душу и державу". Душа и держава не случайно оказались рядом в письме Вассиана. Княжеское служение таково, что управив державу, и душу спасешь — эта мысль во времена Иоанна III уже не требовала разъяснений. Теперь должно явить силу и мужество — настаи­вает старец в послании: "Ахмат губит христианство, грозит тебе и отечеству". Он жаждет "предать землю Русскую огню и мечу, церкви — разорению, тьмы людей — гибели... О государь! Кровь паствы вопиет на небо, обвиняя пастыря".

Державный долг государя архиепископ сближает с долгом пастыря — хранителя душ пасомых, ответственного перед Богом не только за внешнее благополучие, благочиние, но и за внутрен­нее их преуспеяние. На гармоничном сочетании и взаимном равновесии этих властных начал — державного и соборного, царского и пастырского, будут в дальнейшем строиться отноше­ния светской и церковной власти в России. Эта "симфония вла­стей" станет идеалом их взаимоотношений, твердо запечатлев­шимся в народном сознании, несмотря на все искушения и соблазны.

"Смертным ли бояться смерти? — увещевает князя архиепи­скоп. — Я стар и слаб, но не убоюсь меча татарского, не отвращу лица моего от его блеска..." Воинствующая земная Церковь в случае нужды в буквальном смысле готова оправдать свое наименование. Воинствуя против грехов и страстей, тем более следует подниматься на брань против врага, грозящего уничто­жить благодатные средства, дарованные Богом для борьбы со страстями — утверждает Вассиан. "Ангелы снидут с небес в помощь твою, Господь пошлет тебе от Сиона жезл силы, и одолеешь врагов, и смятутся, и погибнут. А мы Соборами святи­тельскими день и ночь молим Его, да рассыплются племена нечестивые..." (3).

Долго войско Ахмата стояло на Угре. Вдруг, без всяких види­мых причин, снялось и ушло в Литву, разорив там двенадцать городов якобы за то, что князь литовский Казимир не подал помощи против русских. Совершив месть, татары ушли в степь. Так закончилось последнее нашествие Большой Орды на Русь.

Русские назвали реку Угру "поясом Богоматери", веруя, что по Ее молитвам избавил Господь Россию от татар. "Да не похвалятся легкомысленные страхом своего оружия. Нет, не оружие и не мудрость человеческая, но Господь спас ныне Россию!" Таково было всеобщее мнение, дошедшее до нас в отзывах современни­ков. По их свидетельствам и сохранившимся литературным па­мятникам можно с уверенностью сделать вывод, что ко времени царствования Иоанна III державное сознание в своих главней­ших чертах утвердилось и окрепло. Завершить его становление было суждено Богом еще одному святому подвижнику, преподоб­ному Иосифу Волоцкому, уроженцу Волока-Дамского, из рода дворян Саниных. Но прежде чем это случилось, Русь должна была через отвержение искушений и соблазнов вероотступничества еще раз явить свою преданность родным святыням.



Предыдущая | Содержание | Следующая






Hosted by uCoz