РУССКАЯ СИМФОНИЯ

ГОСПОДИ, СИЛОЮ ТВОЕЮ ВОЗВЕСЕЛИТСЯ ЦАРЬ...

ЦАРСТВОВАНИЕ ФЕОДОРА ИОАННОВИЧА

О СМЕРТИ ГРОЗНОГО царя на "громоносный престол" властителя России взошел его младший сын от первого брака — Феодор. Юный венценосец явил подданным пример кротости, сострадательности, глубокой на­божности, целомудрия и тихой семейной жизни. Молитвам  этого  неторопливого  в движениях и всегда тихо, ласково улыбавше­гося "блаженного на троне" русские люди не без основания при­писывали величие и благоденствие державы. По выражению летописца, "Господь возлюбил смирение царево", и дары Божии обильно излились на Феодора Иоанновича.

Высота духовной жизни Феодора Иоанновича не оградила, однако, страну от происков боярской спеси. Зная его необыкно­венную кротость, нашлись сановники, считавшие, что со вступ­лением на престол этот двадцатисемилетний государь станет послушной игрушкой в их руках. В первую же ночь по смерти Иоанна боярская верхушка выслала из столицы многих государ­ственных людей, известных верностью Грозному царю. Некото­рых заключили в темницы, а к родственникам вдовствующей царицы — Нагим приставили стражу, обвиняя их в каких-то злых умыслах. Казалось, дело сделано: нет уже строгого и властного государя, новый царь неопасен, наступающий период безвластия как нельзя более удобен для установления боярского правления. Но на пути осуществления таких замыслов встал народ, осо­знавший себя соборным и державным, видевший в Русском цареолицетворение этих качеств и залог богоугодного жития. Узнав о высылках и заточениях, Москва взволновалась, подозревая бояр­скую измену. Отряды воинов ходили по улицам, на площадях стояли пушки. Волнение улеглось не ранее чем бояре торжест­венно присягнули Феодору и на следующее утро письменно об­народовали его воцарение, послав гонцов по всем русским зем­лям с указом молиться о душе усопшего государя и счастливом царствовании нового.

Назначили день царского венчания. Соборною грамотой ут­вердили его священные обряды. Во избежание попыток вовлече­ния в интриги членов августейшей семьи, вдовствующую импе­ратрицу с малолетним Дмитрием послали в Углич, дав ей при­личную ее положению свиту — стольников, стряпчих, детей боярских и стрельцов для охраны. Созвали Великую земскую думу из знатнейшего духовенства, дворянства и всех именитей­ших людей с целью упорядочения государственной жизни, об­легчения народных тягостей и рассуждения о благосостоянии державы.

И все же покоя не было. По Москве ходили слухи о беззакон­ном властолюбии бояр. Указывали на Вельского, отравившего будто бы Иоанна и теперь злоумышляющего на Феодора. (По прошествии четырех столетий невозможно, конечно, определить с точностью ни роль Вельского, ни справедливость обвинений, тайными распространителями которых считают князей Шуй­ских. Несомненно одно — вокруг трона закручивалась воронка очередной вельможной интриги, и опять боярские склоки грози­ли России нестроениями и скорбями). Народ почуял новую опасность для самодержавия — и глас всеобщего возмущения раздался по столице.

Во мгновение ока составилось ополчение: двадцать тысяч вооруженных людей всех чинов и сословий устремились к Крем­лю, где едва успели затворить ворота, собрать для защиты горстку стрельцов и думу для совещания. Но горожане не были склонны к переговорам с боярской думой: захватив царь-пушку, они под­катили ее к Флоровским воротам и начали приготовления к штурму. Стало совершенно ясно, что лишь царь может успокоить народ.

На вопрос боярской делегации, состоявшей из князя Ивана Мстиславского, боярина Никиты Романовича, дьяков Андрея и Василия Щелкаловых: "Что нужно восставшим?" — народ ответ­ствовал: "Вельского! Выдайте нам злодея! Он мыслит извести царский корень!" Устрашенный Вельский "искал безопасности в государевой спальне, трепетал и молил о спасении" (Карамзин). Повелением Феодора он был выслан из Москвы. Тогда народ, крича: "Да здравствует царь с верными боярами!" — мирно разо­шелся по домам.

Непререкаемым свидетельством единства народа и царя, их сознательного сослужения в деле соборного и державного строи­тельства Православной России стало торжество венчания Феодо­ра Иоанновича на царство, состоявшееся 31 мая 1584 года после сорокадневных заупокойных молитв об усопшем самодержце.

"Собралося бесчисленное количество людей на Кремлевской площади, так что воины могли едва очистить путь для духовника государева, когда он нес, при звоне всех колоколов, из царских палат в храм Успения святыню Мономахову, животворящий крест, венец и бармы (Годунов нес за духовником скипетр). Невзирая на тесноту беспримерную, все затихло, когда Феодор вышел из дворца со всеми боярами, князьями, воеводами, чи­новниками: государь в одежде небесного цвета, придворные в златой — и сия удивительная тишина провождала царя до самых дверей храма, также наполненного людьми всякого звания: ибо всем россиянам дозволялось видеть священное торжество Рос­сии, единого семейства под державою отца-государя.

Во время молебна окольничие и духовные сановники ходили по церкви, тихо говоря народу: "Благоговейте и молитеся!" Царь и митрополит Дионисий сели на изготовленных для них местах, у врат западных, и Феодор среди общего безмолвия сказал первосвятителю: "Владыко! Родитель наш, самодержец Иоанн Ва­сильевич оставил земное царство и, приняв ангельский образ, отошел на царство небесное; а меня благословил державою и всеми хоругвями государства; велел мне, согласно с древним уставом, помазаться и венчаться царским венцом, диадимою и святыми бармами; завещание его известно духовенству, боярам и народу. И так, по воле Божией и благословению отца моего, соверши обряд священный, да буду царь и помазанник!"

Митрополит, осенив Феодора крестом, ответствовал: "Госпо­дин, возлюбленный сын церкви и нашего смирения, Богом из­бранный и Богом на престол возведенный! Данною нам благодатию от Святаго Духа помазуем и венчаем тебя, да именуешься самодержцем России!" Возложив на царя животворящий крест Мономахов, бармы и венец на главу, с молением, да благословит Господь его правление, Дионисий взял Феодора за десницу, поставил на особенном царском месте и, вручив ему скипетр, ска­зал: "Блюди хоругви великия России!" Тогда архидьякон на ам­воне, священники в алтаре и клиросы возгласили многолетие царю венчанному, приветствуемому духовенством, сановника­ми, народом, с изъявлением живейшей радости, и митрополит в краткой речи напомнил Феодору главные обязанности венценос­ца: долг хранить закон и царство, иметь духовное повиновение к святителям и веру к монастырям, искреннее дружество к брату, уважение к боярам, основанное на их родовом старейшинстве, милость к чиновникам, воинству и всем людям.

"Цари нам вместо Бога, — продолжал Дионисий, — Господь вверяет им судьбу человеческого рода, да блюдут не только себя, но и других от зла; да спасают мир от треволнения и да боятся серпа небесного! Как без солнца мрак и тьма господствуют на земле, так и без учения все темно в душах: будь же любомудр или следуй мудрым; будь добродетелен: ибо едина добродетель укра­шает царя, едина добродетель бессмертна. Хочешь ли благоволе­ния небесного? Благоволи о подданных... Не слушай злых клевет­ников, о царь, рожденный милосердным!... Да цветет во дни твои правда; да успокоится отечество!... И возвысит Господь царскую десницу твою над всеми врагами, и будет царство твое мирно и вечно в род и род!" Тут проливая слезы умиления, все люди воскликнули: "Будет и будет многолетно!"

Никогда не пришлось народу жалеть об этом пожелании. Карамзин, перу которого принадлежит описание венчания, гово­рит, что царствование Феодора казалось современникам мило­стью Божией, золотым веком, в течение которого Россия наслаж­далась неведомыми дотоле величием и миром. В виде смиренно­го богомольца ходил Русский Царь с Царицею пешком из монастыря в монастырь — молитвой царской крепла и цвела земля Русская. На страже ее государственных интересов — внут­ренних и внешних — стояло правительство Бориса Годунова, повелевавшего в делах мирских именем царским разумно и смело, восполняя смиренную "неотмирность" царя своей энер­гией, волей и преданностью делу.

В 1591 году мирное царствование Феодора было омрачено страшным преступлением — в Угличе злодеи умертвили цареви­ча Димитрия, наследника Российского престола, последнего от­прыска царствующего рода Рюриковичей. Тайна этого преступ­ления, открывшего путь Смуте с ее многочисленными самозван-цами-лжедмитриями, не разгадана до сих пор: кто убил, зачем убил, как убил — эти вопросы так и не получили достойных доверия ответов. Аще бы не Господь прославил угодника Своего — убиенного отрока Димитрия, принявшего, по словам святого патриарха Иова, "заклание неповинно от рук изменников своих", сомнительным мог бы считаться и сам факт убийства царевича (а не случайной его смерти от детской неосторожности) — столь противоречивы и путаны свидетельства о событии (1).

Загадка заключается в том, что убийство малолетнего цареви­ча никому не сулило никаких политических выгод. Не говоря о Годунове, который, разумеется, отношения к преступ­лению не имел ни малейшего, боярская верхушка тоже со смер­тью наследника ничего не приобретала: во-первых, у Феодора вполне мог родиться сын, его законный преемник на Российском престоле, а во-вторых, даже в случае пресечения династии, что казалось весьма маловероятным (то мог предвидеть постриг Ирины?), боярство не имело никаких шансов на власть — народ­ные волнения 1584 года в Москве это ясно доказывали.

Смерть царевича могла быть выгодна только тому, кто стре­мился уничтожить саму Россию, нанося удар в наиболее чувст­вительное место ее церковно-государственного организма, про­воцируя гражданскую войну и распад страны. В связи с этим небезосновательной выглядит версия о религиозно-символиче­ском характере убийства царевича, олицетворявшего собой буду­щее Православной русской государственности. Косвенными сви­детельствами в ее пользу служат сегодня многочисленные дока­зательства ритуального характера убиения Царственных Мучеников в Екатеринбурге в 1918 году.

Не раз и не два являл Феодор Иоаннович пророческую про­зорливость в судьбах государства и будущем отдельных людей.

В 1594 году крымский хан Кази-Гирей сделал коварный набег на русские земли. Неожиданно, в то самое время, когда его послы вели лицемерные переговоры о мире, он вторгся в Россию и почти беспрепятственно дошел до подмосковного села Коломен­ское. Лишь под самыми стенами Москвы наспех собранное рус­ское войско вступило в бой с татарскими отрядами.

За ходом битвы наблюдал весь город — стены, башни и колокольни были усыпаны вооруженными и безоружными горо­жанами, исполненными любопытства и ужаса: зверства татар­ской резни еще живо терзали народную память. Никогда ранее не видала Москва полевой битвы на пригородных равнинах — бывали приступы и осады, но не сражения в поле. "В эти роковыечасы, когда сильно трепетало сердце и в столетних старцах мос­ковских, — пишет М. В. Толстой, — один человек наслаждался спокойствием души непоколебимой: тот, чье имя вместе с  Божи­им призывалось русскими воинами в пылу битвы, тот, за кого они умирали перед стенами столицы — сам государь!"

После долгой молитвы царь смотрел на битву из окна высокого терема, когда за его спиной раздался тихий плач: плакал "один добрый боярин", опасаясь за судьбу столицы и государя. Увидев слезы, Феодор со своей обычной тихой улыбкой ласково сказал боярину: "Не плачь, будь спокоен. Завтра не будет хана" (2).

Пророчество царское сбылось в точности. Битва длилась весь день и кончилась с наступлением темноты, не дав решительного перевеса ни одной из сторон. Тем не менее ночью, за час до рассвета, хан со своими полками почему-то бежал. В погоню за беглецом отправилась русская рать под предводительством Году­нова, а москвичи, проснувшись, узнали, что хана нет и опасность миновала. Не мудрено, что молитвы царские люди считали за­щитой более надежной, чем пушки и мечи.

Чествуя Годунова как победителя над погаными, царь Феодор во время праздничной трапезы, в виду собравшихся бояр, духо­венства и синклита "в умилении признательности" — как казалось тогда — снял с себя златую царскую гривну и надел ее на Бориса. Четыре года спустя, по успении Феодора и пресечении на Россий­ском престоле династии Рюриковичей, собрался Земский собор для призвания на царство нового государя. На этом соборе пре­подобный Иов — первый русский патриарх, свидетельствуя о Божием избрании Годунова на служение Русского Православного Царя, раскрыл присутствующим тайный, преобразовательный смысл давнего поступка Феодора. По словам патриарха, царь, исполненный Святаго Духа, возложением принадлежности цар­ского достоинства — гривны — ознаменовал будущее державное служение Годунова, искони предопределенное небом...

В 1596 году нетленные мощи святого митрополита Алексия было решено перенести в новую серебряную раку. Во время этого торжества Феодор, подозвав Годунова, велел ему коснуться мо­щей и сказал: "Осязай святыню, правитель рода христианского! Управляй им и впредь с ревностию. Ты достигнешь желаемого; но все суета сует и тление на земле".

Сбылось, как предрек государь, — ревностным правлением Годунов возвел Россию на невиданную высоту, поставив, каза­лось, непоколебимые основания ее духовной, хозяйственной и военной мощи. Даже пресечение династии, связанное со злодей­ским убиением царевича Дмитрия, не поколебало мирного тече­ния русской жизни: Борис был призван на престол единодушно и совершенно законно. И все же суетность и тленность мирского величия явили себя в событиях его царствования полно и ясно: последний год был омрачен успехами первого самозванца - лжедмитрия, а вслед за смертью Годунова внезапно рухнула в пучину смуты вся земля, необъяснимо легко и быстро изменившая законному наследнику престола в пользу расстриги-вероотступ­ника, присвоившего себе чужое имя.

Предвидя беды, ожидающие Россию, Феодор на смертном одре засвидетельствовал их промыслительную, богоугодную роль. В конце 1597 года царь впал в тяжелую болезнь. 6 января близость смерти стала очевидной для всех, и ближайшее окруже­ние государя собралось у его одра в ожидании последнего само­державного волеизъявления — завещания о судьбе сиротеющей страны. Патриарх Иов от лица всея земли обратился с этим вопросом к умирающему. "Свет в очах меркнет, — скорбно воз­гласил первосвятитель, — праведник отходит к Богу... Государь! Кому приказываешь царство, нас сирых и свою царицу?" Не желая пугать присутствующих грядущей бурей, которую надле­жало им пережить, просветленный близостью кончины и приоб­щением Святых Тайн (за два часа до смерти святитель Иов соборовал, исповедал и причастил царя), Феодор ответил: "В царстве, в вас и в царице волен Господь Всевышний..." Слова пророческие, ибо Богу угодно было, чтобы судьбы Руси, окунув­шейся вскоре в огненное искушение Смуты, текли вопреки вся­кому человеческому предвидению.

Царица Ирина решительно отказалась от престола, несмотря на завещание самого Феодора и мольбы народа. Известная мяг­косердечием и милосердием, царица оставалась непреклонна — стены Новодевичьего монастыря укрыли под своим покровом смиренную инокиню Александру, отринувшую вместе с мир­ским именем власть и славу царского венца.

Годунов, кроткий и невластолюбивый, принял русскую держа­ву вопреки собственному желанию, благочестиво страшась ответ­ственности и тягот, налагаемых служением государя. Раз за ра­зом отвергал он все приглашения и просьбы, не остановившись перед двукратным отвержением соборно выраженного призва­ния, давши клятву никогда не искать и не принимать престола царского. Лишь под угрозой отлучения от церкви удалось сонму архиереев принудить его к принятию венца.

Патриарх Иов, до последней возможности боровшийся за утверждение на русском престоле законных государей - Бориса и его сына, Феодора, видя всеобщее безумие, клятвопреступления и измены,' подвергаясь сам насилию и угрозам, был понужден оставить патриаршество и сослан в Старицкий монастырь.

Что, как не предвидение испытаний и бед, предстоящих его ближайшим сподвижникам, заставило царя Феодора на смерт­ном одре столь уклончиво ответить на простой вопрос о престо­лонаследии, тем более, что в составленном загодя завещании он недвусмысленно поручал державу супруге? Завершая праведную жизнь блаженной кончиной, государь подтверждал Божие смот­рение в грядущих испытаниях Руси...

Предыдущая | Содержание | Следующая