РУССКАЯ СИМФОНИЯ

ПАТРИАРХ НИКОН

САМОСОЗНАНИЯ НАРОДА не существует в "чистом" виде — это всего лишь отвлеченное понятие, помогающее духовно ос­мыслить исторический путь России. И все же — оно есть и действует как реальная, ощутимая сила, особенно ясно и отчет­ливо являя себя в деятельности исторических личностей пере­ломных эпох, когда вихрь событий выносит на поверхность жизни глубинные пласты народной психики, мобилизует душев­ные силы народа, его религиозно-нравственные резервы..

Выдвигая на историческую авансцену людей, воплотивших в себе лучшие народные качества, Русь как бы приоткрывает покров таинственности, печатлеющий ее Божественное предназ­начение, ее промыслительное служение. Одним из таких людей несомненно является патриарх Никон. Внимательное рассмотре­ние его драматического жития помогает многое понять в непред­сказуемой русской судьбе.

Святейший патриарх Никон, во святом крещении Никита, родился в 1605 году в селе Вельманове Княгининского уезда Нижегородской губернии. Рано лишившись матери и вытерпев много горя от злой мачехи, смышленый мальчик сумел выучить­ся грамоте, а приобщившись через чтение и личное благочестие к дарам церковной благодати, возревновал об иноческом служе­нии.

Двенадцати лет от роду он тайно ушел в Макарьевский Желтоводский монастырь и восемь лет пробыл там послушником, готовясь принять монашеский постриг. За это время отрок хоро­шо изучил церковные службы, в монастырской библиотеке при­обрел обширные познания, набрался духовного опыта, удивляя братию силой своего характера и строгостью жизни.

Тем не менее Никите пришлось покинуть обитель, уступая просьбам родственников, — он вернулся домой и женился. Вскоре его пригласили священником в соседнее село, где с молодым умным пастырем познакомились московские купцы, приезжавшие на знаменитую Макарьевскую ярмарку. Они же уговорили его перейти на священническое место в Москву, где отец Никита и прослужил около десяти лет. Когда прижитые в браке дети умерли, он убедил жену принять постриг, а сам удалился в Анзерский скит Соловецкого монастыря.

Постригшись там с именем Никона, он предался суровым подвигам благочестия. Со временем переселившись в Кожеезерский монастырь, в 1643 году был избран там игуменом. Будучи тремя годами позже в Москве по монастырским делам, Никон впервые встретился с царем Алексеем. Величественная наруж­ность игумена, его умные речи и широкое образование произвели на молодого, искренне прилежавшего Церкви государя неизгла­димое впечатление. С того времени началось их сближение, пе­решедшее вскоре в тесную дружбу.

Желая иметь своего "собинного" друга возле себя, царь повелел перевести его архимандритом московского Новоспасского мона­стыря, где была родовая усыпальница Романовых. Алексей Ми­хайлович часто приезжал в обитель молиться за упокой своих предков. В свою очередь, Никон должен был каждую пятницу являться к государю для доклада о нуждах бедных, обиженных и угнетенных. Совместная благотворительность сближала их еще сильнее.

В 1648 году Никону было определено стать митрополитом Новгородским. От царя он получил особые полномочия — на­блюдать за всем управлением и освобождать, по своему усмотре­нию, узников из темниц. На втором году его архиерейства в городе вспыхнул бунт: народ по незнанию принял хлеб, вывози­мый в Швецию (в счет выкупа за православных беглецов, искав­ших у России защиты), за признак боярской измены. Владыка бесстрашно вышел к мятежникам, вразумляя бунтовавших спер­ва кротко, а затем со всей силой митрополичьей власти и архи­пастырского дерзновения. Чернь избила его до полусмерти. Оч­нувшись, Никон собрал последние силы, отслужил литургию в Софийском соборе и крестным ходом пошел на бунтующих. Пораженные его твердостью, они смирились, просили прощения и ходатайства Никона перед царем.

"О, крепкий воине и страдальче Царя Небесного, о, возлюб­ленный мой любимче и сослужебниче, святый Владыко, — писал Никону царь двумя годами позже, приглашая его в Москву принять участие в выборах нового патриарха взамен почившего Иосифа. — Возвращайся, Господа ради, поскорее к нам... а без тебя отнюдь ни за что не примемся". Влияние Никона росло несмотря на боярское недовольство, и на соборе в Москве он был назван в числе "двоюнадесяти духовных мужей", которые по велению царя были представлены духовенством в качестве кан­дидатов "ко избранию на патриарший престол".

22 июля съехавшемуся на собор священству было предложено возвести достойнейшего из них — "мужа благоговейного и пре­подобного" на патриарший престол. Митрополит Казанский Корнилий известил царя об избрании Никона, но согласие по­следнего последовало далеко не сразу. Разумея тяготы предстоя­щего служения, зная о враждебном отношении к нему со стороны боярства, Никон долго отказывался. Даже приведенный против воли в Успенский собор Кремля, он не соглашался и там.

Лишь тогда, когда царь и все присутствовавшие пали на землю и со слезами просили его не отрекаться вновь, он, уми­ленный, согласился, но потребовал от присутствующих обяза­тельства "содержать евангельские догматы и соблюдать правила святых апостолов и законы благочестивых царей". "Если обещае­тесь слушаться меня, — просил Никон, — как вашего главного архипастыря и отца во всем, что буду возвещать вам о догматах Божиих и о правилах, в таком случае я, по вашему желанию, не стану больше отрекаться от великого архиерейства". Царь, бояре и освященный собор произнесли пред святым Евангелием и чудотворными иконами обет исполнять предложенное Никоном, после чего он занял место патриарха всея Руси.

"Тесная дружба соединяла Никона с царем. Вместе молились они, рассуждали о делах, садились за трапезу. Патриарх был восприемником детей царских. Ни одно государственное дело не решалось без участия Никона. Великий ум последнего отпечат­лен на счастливых годах царствования Алексея", — пишет цер­ковный исследователь, осмысливая роль патриарха в русской жизни той поры с высоты XX столетия (5).

Державные заслуги первосвятителя велики и несомненны. Он сыграл чуть ли не решающую роль в деле присоединения Мало­россии, благословил царя на войну с Польшей ради воссоедине­ния русских земель. Отправляясь в 1654 году в поход, Алексей оставил Никона правителем государства, несмотря на очевидное недовольство родовитых бояр. По возвращении с войны, встре­ченный патриархом в Вязьме, царь от радости при свидании наградил Никона титулом "великий государь"."Отец и богомолец" царский, "великий государь, святейший Никон, патриарх Московский и всея Руси" стал ярчайшим и авторитетнейшим выразителем русского взгляда на "симфонию властей" — основополагающую идею православной государствен­ности, утверждающую понимание власти духовной и светской как самостоятельных религиозных служений, церковных послу­шаний, призванных взаимными гармоничными усилиями управить "народ Божий" во благонравии и покое, необходимых для спасения души. В предисловии к Служебнику, изданному в авгу­сте 1655 года по его благословению, говорится, что Господь даровал России "два великия дара" — благочестивого и христолю­бивого великого государя-царя и святейшего патриарха.

"Богоизбранная сия и богомудрая двоица", как вытекает из текста, есть основа благополучия и благоденствия Руси. "Да даст же (Господь) им, государем, по пророку (то есть согласно проро­ческим словам Священного Писания — прим. авт.), желание сердец их... да возрадуются вси, живущие под державою их... яко да под единым их государским повелением вси, повсюду православнии народи живуще, утешительными песньми славят воздвигшаго их истиннаго Бога нашего", — говорится в заключение. Именно нарушение этого взаимного сочетания властей, ставшее следствием целого ряда причин политического, религиозного и личного характера, легло в основание последовавшей драмы (а в перспективе более длительной — привело к ужасам советского богоборчества после Октябрьской революции).

Никон был суров и строг — равно к себе и царю — там, где дело касалось духовного здоровья общества, авторитета Церкви и ее способности благотворно влиять на государственные инсти­туты России. "Патриаршие стрельцы постоянно обходят город, — писал упоминавшийся уже диакон Павел Алеппский, — и как только встретят священника и монаха нетрезвого, немедленно берут его в тюрьму и подвергают всякому поношению... Замечен­ные в пьянстве или нерадивом исполнении пастырских обязан­ностей ссылаются в сибирские монастыри".

О патриарших стрельцах и вообще о материальном положении Церкви стоит сказать отдельно Да, Никон увеличивал церковные имения воп­реки Уложению 1649 года, запрещавшему делать это Он фактически упразднил Монастырский приказ, который должен был ведать духовен­ство по гражданским делам Но в то же время никогда еще в казну государства не поступало столь великих церковных сборов, как при Никоне На случай войны сам патриарх выставлял в поле 10 000 ратников, еще столько же воинов давали монастыри (6). Тем, кто обви­няет Никона в неуемном властолюбии, недурно бы подумать о том, какое применение могла найти эта армия в начавшейся распре царя и патри­арха, если бы последний действительно был властолюбив

Трепетали перед Никоном и государевы люди. Его требова­тельность и непреклонность казались гордым боярам оскорби­тельными. "Неколи-де такого бесчестья не было, чтобы ныне государь выдал нас митрополитам", — роптали недовольные са­новники. "Что же должны были они чувствовать, когда Никон сделался... вторым "великим государем", начал давать свои при­казы и указы..., заставлял их стоять перед собою и с покорностью выслушивать его волю, публично обличал их за то или другое, не щадя их имени и чести? Могли ли они не употребить всех своих усилий, чтобы свергнуть Никона?" — говорит Макарий, митро­полит Московский, автор обширного труда по истории Церкви.

В 1658 году царю подали жалобу на Никона. Благовидным предлогом для нее стало обвинение патриарха в неприемлемых нововведениях, а настоящей целью — поколебать его положение, "вбить клин" между государем и первосвятителем.

Что касается "нововведений", то беспристрастное исследование показы­вает ошибочность устоявшегося взгляда на Никона как на главною вдохновителя и проповедника неоправданных новшеств Именно он, возревновав против икон латинского письма, велел отобрать такие ико­ны у всех, кто их имел У некоторых бояр он распорядился сжечь вывезенные с Запада картины и органы Тщательно соблюдая все цер­ковные службы, патриарх всегда имел при себе во время богослужения древнейшие требники, для сличения обрядов и молитв.

Патриарх окружил себя недоступным величием, "возлюбил стоять высоко, ездить широко", — сетуют жалобщики. Это обвинение — в пося­гательстве на права и целостность царской власти — стало мощ­ным орудием, с помощью которого недоброжелатели Никона последовательно и терпеливо разрушали его дружбу с царем.

На самом деле великолепие и пышность патриаршего двора не имели ничего общего с честолюбивыми устремлениями, в которых упорно обвиняли святейшего. Они ни в коем случае не простирались на его личную жизнь, по-прежнему отличавшуюся суровой аскезой. Величие Церкви и ее первостепенную роль в русской жизни — вот что должны были, по замыслу Никона, знаменовать его торжественные, величественные богослужения.

"Мы были поражены изумительной правильностью и поряд­ком всех этих церемоний и священнодействий, — пишут свиде­тели-иностранцы. — Несмотря на то, что мы чувствовали силь­ный холод и великую усталость вследствие долгого стояния без движения, мы забывали об этом от душевного восхищения, со­зерцая такое торжество Православия". К подобному отзыву нече­го добавить...

Подозрительность и клевета одних, уязвленное самолюбие и неуемное тщеславие других, малодушие и неразумие третьих делали свое дело. Постепенно отношения Алексея Михайловича с патриархом стали охладевать, и охлаждение это неизбежно проявлялось в делах. Царь отменил некоторые распоряжения патриарха, стал назначать священников и игуменов без согласо­вания с Никоном. Наконец, летом 1658 года произошел откры­тый разрыв.

"Царское величество на тебя гневен, — объявил святейшему князь Юрий Ромодановский, посланник царя. — Ты пренебрег царское величество, и пишешься великим государем, а  у нас один великий государь — царь".

Внешности обвинений не стоит придавать слишком большое значение, зато их действительный смысл несомненен. Боярство, сумевшее в данном случае вовлечь в свои планы царя, заявляло о намерении существенно усилить влияние государства в церков­ной жизни, одновременно сократив воздействие Церкви на свет­скую власть (7).

Никон хорошо понимал губительность подобных притязаний. В то же время он ясно сознавал, что открытое междоусобие, "силовое" сопротивление царской воле со стороны духовной вла­сти может вызвать в России очередную смуту, результаты кото­рой станут трагедией для всей Руси, подорвав многовековые корни, питающие религиозную основу русского бытия.

Это лучше всего подтверждается дальнейшим течением российской истории Общество, столь чуткое религиозно, столь трепетно и напря­женно хранящее сознание своего мистического предназначения, даже на эти — относительно слабые — потрясения ответило трагедией Рас­кола Можно только догадываться, какова была бы судьба страны и народа, если бы патриарх избрал путь открытого сопротивления, пуб­личного обличения и жесткого противостояния светской власти.

После длительных молитвенных размышлений он выбрал единственно возможный для себя путь: незаконным притязаниям не подчиняться, в открытое противостояние не вступать; указывая на нетерпимость положения, рассчитывая на отрезвление и покая­ние со стороны светской власти, оставить кафедру Московского первосвятителя и удалиться в подмосковный Воскресенский мо­настырь.

Отринув советы своих ближних бояр "престать от такового дерзновения и не гневать великою государя", патриарх утром 10 июля, после совершения литургии и произнесения положен­ного поучения из бесед Иоанна Златоуста, объявил вслух, что он оставляет патриаршию кафедру, поставил к Владимирской иконе

Божией Матери патриарший посох и в ризнице написал письмо царю.

Смущенный царь желал успокоить Никона, но их примирение никак не входило в планы боярской верхушки. Посланный Алек­сеем князь Трубецкой вовсе не имел расположения мирить пат­риарха с царем, и вместо успокоительных речей обрушил на первосвятителя град упреков. Никон обличил посланника в не­достойных интригах, переоблачился и пешком отправился из Кремля на Иверское подворье. Народ простосердечно плакал и держал двери храма, пытаясь предотвратить отшествие архипа­стыря. С подворья патриарх уехал в Воскресенскую обитель, откуда прислал благословение управлять делами церковными митрополиту Питириму Крутицкому, оставив за собой три мо­настыря, особенно близких и дорогих своему сердцу. Царю на­писал теплое, трогательное письмо, в котором смиренно просил о христианском прощении за свой скорый отъезд.

Бывали на Руси и раньше случаи оставления престола иерар­хами, но такого принародного ухода (и сохранения за собой патриаршего звания без управления делами) не случалось. Ни­кон становился как бы живым укором для тех, кто настраивал царя против первосвятителя.

В своих монастырях патриарх устроил житие образцовое и благочинное. Всех странников и богомольцев приказывал поить и кормить по три дня даром, в монахи принимал безвкладно, всем давая платье за счет обители. В праздники всегда трапезовал с братией и сам лично омывал ноги всем богомольцам и заезжим путникам (8).

Впрочем, былая дружба с государем давала время от времени себя знать, пугая бояр возможностью возвращения Никона. Царь утвердил оставление за ним трех просимых монастырей с вотчи­нами, справлялся о его здоровье, во время набега крымского хана — заботился о безопасности. Извещая патриарха письмом о болезни боярина Морозова (свояка и бывшего воспитателя), попутно просил простить его, если была от него святейшему какая-либо "досада". Никон ответил сердечным письмом — каза­лось, отношения снова налаживаются.

Но надежде этой не суждено было сбыться. Интриги и злоре­чие приносили свои горькие плоды — несколькими взаимными резкостями патриарх и царь оборвали тонкую нить возрождаю­щегося единомыслия окончательно. В 1662 году в качестве по­следнего аргумента Никон пишет "Разорение" — обширное сочи-нение, насчитывающее более 900 страниц текста, в опровержение мнений своих противников и в защиту своей позиции (9).

Время шло, и положение Русской Церкви, лишенной законного управления, становилось нестерпимым. Наконец, в 1666 году в Москве собрались на собор русские пастыри, прибыли и специ­ально приглашенные по этому поводу царем патриарх Паисий Александрийский и Макарий Антиохийский, имея полномочия от остальных православных патриархов для решения судьбы Никона.

Решением соборного суда было: лишить Никона патриарше­ства и священства, сослать его в Ферапонтов монастырь. "Отселе не будеши патриарх, и священная да не действуеши, но будеши яко простой монах", — торжественно объявили судьи Никону. Однако народ любил его, несмотря на происки бояр и определе­ния суда, так что удаляя бывшего патриарха из Москвы, опасаясь волнений, его окружили многочисленной стражей, а к москвичам обратились с пространным манифестом, перечислявшим "вины" низложенного первосвятителя.

Царь не держал на Никона зла. По его воле положение узника в монастыре не было обременительным: ему позволено было иметь свою церковь, богослужения в которой совершали священ-ноиноки патриаршего рукоположения, добровольно последо­вавшие за ним в заточение.

В монастыре Никона почитали все больше. Любя труды по­движнические, он расчищал лесные участки, разрабатывал поле для посевов хлебов и овса Толпы народа стекались к нему за благословением. Алексей Михайлович присылал опальному иноку подарки, они обменивались грамотами. Радовался Никон второму браку царя, женившегося на Наталии Кирилловне На­рышкиной, и рождению царевича Петра. "От отца моего духов­ного, великого господина святейшего Никона иерарха и блажен­ного пастыря — аще же и не есть ныне на престоле, Богу так изволившу — прощения прошу и разрешения", — написал царь в своем завещании.

Узнав о смерти монарха, Никон прослезился и сказал: "Воля Господня да будет... Подражая учителю своему Христу, повелев­шему оставлять грехи ближним, я говорю: Бог да простит покой­ного..."

С воцарением Феодора Алексеевича положение Никона ухуд­шилось. Из Москвы был удален его доброжелатель боярин Артамон Матвеев, потеряли значение благоволившие к нему Нарышкины. Первенствующее значение при дворе получили Милославские и Хитрово, враги ссыльного архипастыря. Его перевели в Кириллов монастырь, где Никону предстоял "последний период испытаний, из которого вышел он как злато, искушенное в гор­ниле" (М. В. Толстой). Страдая от угара в дымных кельях, теряя остатки здоровья, старец едва не скончался от "невыразимого томления", помышляя лишь о вечности, оставив мирские попе­чения и житейскую суету.

Мудрая тетка царя, царевна Татьяна Михайловна, всегда от­носившаяся к Никону с большой любовью, убедила нового госу­даря поставить перед собором вопрос о дозволении старцу вер­нуться в Воскресенскую обитель, братия которой подала челобит­ную с мольбой о судьбе ссыльного первосвятителя. Патриарх Иоаким долго не соглашался, но весть о принятии Никоном схимы и его плачевном телесном состоянии решила дело благо­словение на возвращение было дано.

День своего освобождения Никон предузнал заранее по тай­ному благодатному предчувствию. Ко всеобщему изумлению он вдруг велел своей келейной братии собраться и отдал распоряже­ние готовиться в путь. Путь этот, ставший его последним земным странствием, послужил одновременно дорогой его духовного тор­жества. В сретение старцу выходили насельники окрестных мо­настырей, стекавшиеся местные жители благоговейно просили архипастырского благословения. Но силы уже окончательно ос­тавляли его, и 17 августа 1681 года в обители Всемилостивою Спаса Никон мирно почил в кругу своих верных сподвижников и духовных чад.

Царь Феодор, не зная еще о преставлении Никона, послал ему навстречу свою карету. Узнав же о случившемся и прочитав завещание усопшего, в котором святитель назначал его своим душеприказчиком, с умилением сказал: "Если так святейший Никон патриарх возложил на меня всю надежду, воля Господня да будет, и я его в забвении не положу". Участвуя в погребении, государь сам на плечах своих нес гроб с телом покойного, а после, незадолго до собственной кончины, испросил усопшему разре­шительные грамоты четырех патриархов, восстанавливавшие Никона в патриаршем достоинстве и признававшие церковные его заслуги...

Историки часто сетуют на то, что поведение Никона в споре с государственной властью было политически непродуманным, противоречивым и непоследовательным. Не умея объяснить это­го в умном и волевом патриархе, они придумали сказку о его"своенравии" и "тяжелом характере". Слов нет, у каждого человека свои слабости, и Никон не был исключением, но вся его деятель­ность, тем не менее, была строго последовательна и ясно осознана — чтобы увидеть это, надо лишь взглянуть на нее с церковной точки зрения.

В Никоне с совершенной полнотой отразилось самосознание Русской Церкви, самосознание духовной власти, твердо разуме­ющей свое высочайшее призвание и величайшую ответствен­ность; отвергающей возможность каких-либо уступок и послаб­лений в святой области ее пастырских попечений; тщательно хранящей Божественный авторитет священноначалия и готовой исповеднически защищать его перед лицом любых искушений и скорбей.

"Непоследовательность" и "противоречивость" поведения пат­риарха, пример которым видят, как правило, в его "необъясни­мом", "непродуманном" решении оставить кафедру (что укрепля­ло позиции врагов, "без боя" ослабляя влияние самого первосвя-тителя), коренится, на самом деле, в глубинах православного мировоззрения. Никон прекрасно понимал все извивы полити­ческих интриг. Но разумея промыслительность происходящего, памятуя изречение Священного Писания о том, что "сердце царево в руце Божией", первосвятитель с определенного момента отстранился от придворной борьбы, полагая свою личную судьбу и будущее Отечества и Церкви полностью на усмотрение Божие.

Предыдущая | Содержание | Следующая