РУССКАЯ СИМФОНИЯ

ТИШАЙШИЙ  ГОСУДАРЬ

ЦАРСТВОВАНИЕ АЛЕКСЕЯ МИХАЙЛОВИЧА являет собой взору внимательному и пытливому поучительную картину того, сколь плодотворно сказывается на жизни государственной не­спешное, тихое, религиозно осмысленное самосознание власти. Несмотря на Раскол, несмотря на драматическую судьбу Никона и кризис русской "симфонии властей", царствование это можно назвать одним из самых плодотворных и удачных в русской истории.

Традиционная точка зрения современной исторической "нау­ки" предполагает, что в XVII веке Московская Русь как обществен­ный, государственный, культурный, политический и военный организм совершенно изжила себя, и лишь воцарение Петра I, царя-реформатора, вдохнуло в страну новую жизнь. О Петре I речь особая, что же касается Московской Руси, то деятельность Тишайшего царя блестяще опровергает этот убогий вывод.

В близорукости современных историков нет, впрочем, ничего удиви­тельного. Восторжествовавший уже в конце XVIII века материалистиче­ский взгляд на историю, ныне безраздельно господствующий в этой области, исключает правильное понимание Московской Руси, полагав­шей в основание своего бытия вопросы религиозно-церковные, духов­ные, мистические. Не зря эпоха эта являет нам высочайший взлет русского духа, расцвет русской святости.

Симпатии историков к Петру и их неприязнь к Руси допет­ровской объясняется психологически просто: человек всегда при­ветствует то, что ему понятно, близко, и отвергает, недолюблива­ет то, чего понять он не в состоянии. Это даже не вина, а достойная всяческой жалости беда современного массового сознания.

Именно Алексей Михайлович окончательно возвращает Рос­сии земли Малороссии, отторгнутые от нее враждебными сосе­дями в лютую годину татарского нашествия. Именно он ведет с Польшей — давним и непримиримым врагом Руси — необык­новенно трудную войну и оканчивает ее блестящей победой. Именно он, получив в наследство страну бедную, еще слабую силами и средствами после Смуты, но уже стоящую пред лицом множества государственных и общественных задач — начинает эпоху реформ, причем реформ неторопливых и продуманных, захвативших область юридическую и экономическую, военную и религиозную.

Одно лишь знаменитое "Уложение" Алексея Михайловича, именуемое иначе "Свод всех законов", могло бы, по словам ис­следователя XX века, "составить славу целого царствования" (10). А ведь оно — лишь малая толика того, что успел совершить Тишайший властелин России.

"Уложение" 1649 года стало первым полным сводом законов, действующих на всей территории Русского государства. Оно содержало 25 глав, построенных по тематическому признаку и разделенных на 967 статей. В подготовке столь обширного документа участвовала целая комиссия во главе с князем Н. И .Одоевским, назначенная земским собором 16 июля 1648 года. Уже в 1649 году было осуществлено три издания "Уложения" Книга разошлась огромным по тем временам тиражом с 1650 по 1654 год в разные города России было продано 1173 экзем­пляра.

Было окончательно утверждено дело исправления богослужеб­ных книг, принят Новоторговый устав, издана Кормчая книга, не говоря уж о массе частных законоположений, призванных упорядочить русскую жизнь. Во внешней политике стратегиче­ская инициатива после долгих лет застоя снова перешла к Мос­кве. Литва и Польша окончательно утратили наступательный порыв, отступив в отношениях с Русью на роль стороны оборо­няющейся, без надежды на победу.

Сказанного достаточно, чтобы объяснить необходимость по­внимательнее присмотреться к личности самого царя, которого историки признают человеком, воплотившим в себе наиболее характерные черты государственного, религиозного и бытового мировоззрения своих современников...

Россияне искренне любили своего монарха. Самая наруж­ность государя располагала в его пользу: в живых голубых глазах светилась искренняя доброта, лицо было полно и румяно, обод­ряя и обнадеживая собеседника выражением добродушной при­ветливости, не мешавшей, впрочем, серьезности и важности, приличествующей Августейшей особе. Полная фигура царя со­храняла осанку величавую и чинную, подчеркивая сознание Алексеем Михайловичем важности и святости сана, возложенно­го на него Самим Господом Богом.

Редкие душевные достоинства царя пленяли даже иностран­цев. Их отзывы говорят о том, что "царь одарен необыкновенны­ми талантами, имеет прекрасные качества и украшен редкими добродетелями..., он покорил себе сердца всех своих подданных, которые столько же любят его, сколько и благоговеют перед ним" (11). При своей неограниченной власти, отмечают они, "царь Алексей не посягнул ни на чье имущество, ни на чью честь, ни на чью жизнь..." Он "такой государь, какого бы желали иметь все христианские народы, но немногие имеют" (12).

В домашней жизни он (как, впрочем, и его державные пред­шественники) являл собой образец умеренности и простоты. Три, много если четыре, комнаты рядом, одна возле другой, служили для него весьма достаточным помещением. Были они не особенно обширны, своим простором равняясь обычной кре­стьянской избе (три сажени в длину и столько же в ширину). Внутреннее убранство покоев тоже немногим отличалось от кре­стьянского: те же лавки вдоль стен, та же утварь, и лишь кресло для самого государя — роскошь невиданная — выдавало с пер­вого взгляда комнату царя (13).

Знаменитый исследователь старинного русского быта Иван Егорович Забелин, опубликовавший в начале века обстоятельное многотомное исследование "Домашний быт русских царей в XVI и XVII столетиях", так описывает распорядок дня Алексея Ми­хайловича" (14):

"Государь вставал обыкновенно часа в четыре утра. Постель­ничий, при пособии спальников и стряпчих, подавал государю платье и одевал его. Умывшись, государь тотчас выходил в Кре­стовую палату, где его ожидали духовник или крестовый поп и крестовые дьяки. Духовник или крестовый священник благослов­лял государя крестом, возлагая его на чело и ланиты, причем государь прикладывался ко кресту и потом начинал утреннюю молитву; в то же время один из крестовых дьяков поставлял перед иконостасом на налое образ святого, память которого празднова­лась в тот день. По совершении молитвы, которая продолжалась около четверти часа, государь прикладывался к этой иконе, а духовник окроплял его святою водою...

После моленья крестовый дьяк читал духовное слово — по­учение из особого сборника "слов", распределенных для чтения в каждый день на весь год... Окончив крестовую молитву, государь, если почивал особо, посылал ближнего человека к царице в хоро­мы спросить о ее здоровье, как почивала? Потом сам выходил здороваться с нею в переднюю или столовую. После того они вместе слушали в одной из верховых церквей заутреню, а иногда и раннюю обедню.

Между тем, с утра же рано собирались во дворец все бояре, думные и ближние люди — "челом ударить государю" и присут­ствовать в Царской Думе... Поздоровавшись с боярами, погово­рив о делах, государь в сопровождении всего собравшегося бояр­ства шествовал, в часу девятом, к поздней обедне в одну из придворных церквей. Если же тот день был праздничный, то выход делался... в храм или монастырь, сооруженный в память празднуемого святого. В общие церковные праздники и торжест­ва государь всегда присутствовал при всех обрядах и церемониях. Поэтому и выходы в таких случаях были гораздо торжественнее.

Обедня продолжалась часа два. Едва ли кто был так привержен к богомолью и к исполнению всех церковных обрядов, служб, молитв, как цари. Один иностранец рассказывает о царе Алексее Михайловиче, что он в пост стоял в церкви часов по пяти или шести сряду, клал иногда по тысяче земных поклонов, а в боль­шие праздники по полуторы тысячи.

После обедни, в комнате в обыкновенные дни государь слушал доклады, челобитные и вообще занимался текущими делами...Заседание и слушание дел в комнате оканчивалось около двенад­цати часов утра. Бояре, ударив челом государю, разъезжались по домам, а государь шел к столовому кушанию, к которому иногда приглашал некоторых из бояр, самых уважаемых и близких...

После обеда государь ложился спать и обыкновенно почивал до вечерни часа три. В вечерню снова собирались во дворец бояре и прочие чины, в сопровождении которых царь выходил в верхо­вую церковь к вечерне. После вечерни иногда тоже случались дела и собиралась Дума. Но обыкновенно все время после вечерни до ужина государь проводил уже в семействе или с самыми близки­ми людьми. Во время этого отдыха любимейшим занятием государя было чтение церковных книг, в особенности церковных историй, поучений, житий святых и тому подобных сказаний, а также и летописей.

Оканчивая день после вечернего кушания, государь снова шел в Крестовую и точно так же, как и утром, молился около четверти часа..."

Подумайте, каким внутренним умиротворением, каким яс­ным и покойным сознанием смысла своего существования, по­ниманием своего долга нужно обладать для того, чтобы жить в таком одновременно неспешном и сурово-аскетическом ритме. Сколь глубокое религиозное чувство надо иметь, чтобы из года в год, из поколения в поколение поддерживать этот уклад, зримо являя собой народу пример благочестия и чинности, трудолюбия и сердечной набожности. Вера, являемая жизнью, вера опытная, неложная, глубокая — такова первооснова этого бытия. Так жила Россия, так жил и Русский Царь, соединяясь со своим народом связью самой глубинной и прочной из всех возможных...

Подобно государевым покоям, немногим отличался от кре­стьянского и царский стол. Блюда самые простые: ржаной хлеб, немного вина, овсяная брага, а иногда только коричная вода — украшали трапезу Алексея Михайловича. Но и этот стол никако­го сравнения не имел с тем, который государь держал во время постов. Великим постом, например, царь обедал лишь три раза в неделю: в четверг, субботу и воскресенье, а в остальные дни довольствовался куском черного хлеба с солью, соленым грибом или огурцом. Рыбу государь за время поста вкушал лишь дваж­ды, строго соблюдая все семь постных седьмиц.

"В Великий и Успеньев посты готовятся ествы: капуста сырая и гретая, грузди, рыжики соленые — сырые и гретые, и ягодные ествы, без масла — кроме Благовещеньева дня, и ест царь в те посты, в неделю (то есть в воскресенье — прим. авт.), во вторник, в четверг, в субботу по одиножды в день, а пьет квас, а в понедель­ник, и в среду, и в пятницу во все посты не ест и не пьет ничего, разве для своих и царицыных, и царевичевых, и царевниных именин", — сказывает современник Алексея Михайловича.

Государь имел ясное и твердое понятие о божественном про­исхождении царской власти и ее богоустановленном чине. "Бог благословил и предал нам, государю, править и рассуждать люди Своя на востоке и на западе, на севере и на юге вправду", — сказал он как-то князю Ромодановскому. В одном из писем советникам царь писал: "А мы, великий государь, ежедневно просим у Созда­теля..., чтобы Господь Бог даровал нам, великому государю, и вам, боярам, с нами единодушно люди Его разсудити вправду, всем равно".

Понимание промыслительности бытия рождало в Алексее Михайловиче мировоззрение чинное и светлое, неспешное и внимательное к мелочам. "Хоть и мала вещь, — говаривал царь, — а будет по чину честна, мерна, стройна, благочинна, — никтоже зазрит, никтоже похулит, всякий похвалит, всякий прославит и удивится, что и малой вещи честь и чин и образец положены но мере. Без чина же всякая вещь не угвердится и не укрепится; безстройство же теряет дело и возставляет безделье". Как не пожалеть, что нынешнее безблагодатное воззрение на мир лиши­ло нас способности чувствовать сердцем ту великую вселенскую упорядоченность, ту стройную чинность и чистую гармонию бытия, которой так дивился Тишайший Царь, которая возводит верующего человека к созерцаниям светлым и тихим, возвышен­ным и умиротворенным.

Вера, возносящая человека над суетой и смутой мирских передряг, и в скорби делала государя добрым утешителем и разумным советчиком. У князя Одоевского внезапно умер сын Михаил — в самом расцвете сил. Отец в то время был по делам в Казани. Царь сам, особым письмом известил его о горькой потере, присовокупив утешения, свидетельствующие о своей вы­сокой духовной настроенности. Описав благочестивую кончину князя, который после причастия "как есть уснул; отнюдь рыдания не было, ни терзания", Алексей Михайлович присовокупил: "Ра­дуйся и веселися, что Бог совсем свершил, изволил взять с милостию Своею; и ты принимай с радостию сию печаль, а не в кручину себе и не в оскорбление... Нельзя, чтоб не поскорбеть и не прослезиться, — прослезиться надобно, да в меру, чтоб Бога наипаче не прогневать!..."

Были у царя, как и у всякого человека, свои слабости. Хоть он и получил от современников прозвание Тишайшего, но бывал по временам весьма резок и вспыльчив.

Это лишний раз доказывает, как глубоко проникал народный взгляд в самую сущность явлений. Чутко уловив главное содержание характера государя — тишину и безмятежие его духовного мира, всепроникающую религиозную осмысленность жизни, народ именно эти черты отразил в прозвище царя, минуя, как несущественные частности, человеческие слабости Алексея Михайловича.

 Осерчав на кого-нибудь, давал, случалось, царь волю и языку — награждая провинивше­гося нелестными эпитетами, и рукам — оделяя чувствительными тумаками. Впрочем, гнев царский был мимолетен и отходчив — частенько после вспышки Алексей Михайлович осыпал "постра­давшего" милостями, сам просил мира и слал богатые подарки, всемерно стараясь загладить размолвку.

При всем своем природном уме и богатой начитанности царь не любил споров, в отношениях с приближенными бывал подат­лив и слаб. Пользуясь его добротою, окружающие бояре свое­вольничали, порой забирая власть над тихим государем. В этом, пожалуй, кроется и разгадка драматических взаимоотношений царя с патриархом. Государь не нашел в себе сил противиться боярскому нажиму, а Никон не счел возможным подстраиваться под интересы знати, жертвуя — хотя бы и на время — законными интересами Церкви.

В исторических оценках минувших эпох людям свойственно проявлять максимализм и нетерпимость. С высоты прошедших столетий все кажется простым и ясным, соблазн поделить людей на "хороших" и "плохих", "наших" и "чужих" оказывается столь силен, что незаметно для себя живую и сложную историческую ткань русской жизни начинают безжалостно кроить и мять в угоду предвзятой, безжизненной схеме. Боль человеческой души, борьба духа с грешными, страстными порывами падшего чело­веческого естества, лежащая в основании всего человеческого бытия, оказываются при таком подходе совершенно вне поля зрения горе-исследователей.

Лишь обогатившись духовным опытом Церкви, познанием тайн, лежащих в основе жизни мятущегося и алчущего правды человеческого сердца, можно разорвать порочный круг "черно-белого" исторического сознания, приблизившись к пониманию его действительного, ненадуманного многоцветия. Вглядываясь в прошлое, возгреем в себе любовь и милость, покаяние и сочув­ствие — и оно отдаст нам свои секреты, увидев в нас друзей и продолжателей, а не прокуроров и судей.

Все это необходимо помнить особенно тогда, когда приступа­ешь к рассмотрению эпох переломных и неспокойных, истори­ческих деятелей крупных и своеобразных. Царь Алексей Михай­лович и патриарх Никон воплотили в себе характер и свойства той бурной эпохи. Вся она — с мятежностью Раскола и духовной высотой уходящей Московской Руси; с растущей державной мощью России и соблазнами нарушения симфонии властей; с проникающим в страну влиянием богоборческого Запада и на­родной приверженностью древним родным святыням — отрази­лась в двух этих незаурядных людях, как солнце отражается в малых каплях росы или дождя.

Предыдущая | Содержание | Следующая