РУССКАЯ СИМФОНИЯ

ЗА   КУЛИСАМИ   ЕВРОПЕЙСКОЙ   ДРАМЫ

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА и последовавшая за ней европей­ская смута до предела обнажили язвы и противоречия, разъедав­шие общественную и государственную жизнь континента. Ба­циллы духовной заразы, сразившей Россию, давно (и весьма успешно) вели свою разрушительную работу и в других странах. Безумная бойня, не принесшая успехов и выгод никому, кроме транснационального финансового капитала, лишь усугубила по­ложение. Даже при самом беглом взгляде на ее политические, социальные и экономические последствия всякому добросовест­ному наблюдателю становилось ясно: так долго продолжаться не может.

Версальский мирный договор перекроил государственные границы в Европе столь неестественно и прихотливо, что это просто исключало их долговечность и стабильность. Не лучше обстояло дело и с экономикой. В своих довоенных границах государства представляли из себя цельные, исторически сложив­шиеся хозяйственные организмы. Австро-Венгрия, например, гармонично сочетала в своем составе промышленные области Богемии с земледельческими венгерскими угодьями. После вой­ны это органическое единство было расколото на ряд самостоя­тельных, взаимно подозрительных государств: Чехословакию, Венгрию, Австрию. Каждое из них, отгородившись от соседей, утратило прежнюю возможность здорового товарообмена и уго­дило в тиски жестокого экономического кризиса.

Вам это ничего не напоминает? Например, распад Советского Союза? Количество исторических параллелей, доходящих иногда до буквального сходства, просто потрясает. Везде — один и тот же сценарий. Видимо, и авторы те же. Вообще, изучая историю Европы в XX столетии, следует все время иметь в виду события нашей "перестройки". Убийственные выводы напрашиваются сами собой.

Доведенный до нелепости принцип "самоопределения наций" торжествовал вовсю, и его разрушительные последствия не за­медлили сказаться. Хоть этот новый порядок и льстил самолю­бию новоявленных правителей, но широкие слои рабочего насе­ления не получили от него ничего, за исключением ухудшения условий жизни — поэтому вместо мира и покоя послевоенные годы отмечены ростом глухого недовольства и опасного броже­ния низов, легко попадавших под влияние демагогических ком­мунистических лозунгов.

Русские изгнанники занимали в этом раскладе особое место. Революционный взрыв, разметавший их по всему свету, сделал беженцев из России носителями уникального, трагического опыта, выводы из которого предстояло усвоить всей Европе, если она не желала повторения российской трагедии у себя. По сути дела, вся межвоенная история Европы явила собой попытку осмыслить этот катаклизм и извлечь из него соответствующие политические уроки.

Скажем сразу — она полностью провалилась. Утративший свою некогда христианскую основу Запад, ставший глухим и нечувствительным ко гласу духовного вразумления, проглядел глубочайшие религиозные кор­ни потрясавшего континент кризиса. Воинствующий рационализм по­мешал правильно понять и нейтрализовать грозившие Европе опасно­сти. Результат— моря крови, пролитые в новой мировой войне, полити­ческий и культурный закат Европы и безудержная духовная деградация "цивилизованного мира".

В этот период два параллельных процесса определяли жизнь континента.

Во-первых, повсюду, пользуясь послевоенной разрухой, поли­тической неразберихой и всеобщим разочарованием, спекулируя на трудностях жизни и социальном расслоении обществ, под­нимали голову организации и движения, подобные тем, что привели Россию к краху. Одновременно с этим мировая закулиса, вдохновляясь крушением традиционного европейского пол­итического баланса, приступила к активным попыткам внедрить в жизнь Европы наднациональные, надгосударственные структу­ры, которые должны были со временем стать зародышами вла­стных институтов единого мирового масонского сверхправи­тельства.

Во-вторых, в глубинах национального самосознания народов зрело все более ясное понимание опасностей, которыми им гро­зило дальнейшее развитие событий в таком направлении. Это понимание вызвало к жизни целый ряд политических движений, ставивших своей целью воспрепятствовать эрозии национальной государственности и традиционных ценностей народной жизни.

Первая тенденция быстро воплотилась в серии неудавшихся "социалистических" — по типу российской — революций. Бавар­ская советская республика просуществовала в 1919 году всего месяц, столь же недолговечными оказались ее венгерская и сло­вацкая копии. Это поражение было, однако, быстро компенсиро­вано. В том же девятнадцатом году в качестве одного из главных итогов войны и символа грядущего политического объединения Европы была учреждена Лига Наций, впервые в истории от­крыто провозгласившая своей целью создание всеобъемлющих надгосударственных, интернациональных "механизмов взаимо­действия".

Вторая тенденция ознаменовалась формированием идеоло­гии и политической практики, известными сегодня под общим названием "фашизм". Это явление, ошибочно кажущееся нам теперь неким мировоззренческим монолитом, на деле представ­ляло собой довольно пестрый конгломерат национальных движе­ний, весьма различно проявлявших себя в разных странах. По­лучив официальное рождение в Италии (Все в том же 1919 году! Сколько знаменательных совпадений — не правда ли?) и наибо­лее полное развитие в Германии, он начал свое существование как идеология народного единства и христианского консерватиз­ма, но, не сумев удержаться на первоначальной высоте, выродил­ся в мировоззрение откровенного расизма в его худших, языче­ских формах.

Думайте, русские люди, думайте! Сегодня перед нами — тот же вопрос, тот же выбор, и не дай нам Бог повторить давно известные ошибки!

Уже в начале 20-х годов стало ясно: от того, как сложится развитие и взаимное влияние этих двух тенденций — зависят дальнейшие судьбы мира. Никто не мог осознавать этого столь хорошо и полно, как русские беженцы, еще не остывшие после домашних революционных бурь. Именно их влияние в значи­тельной мере способствовало тому, что в разных концах Европы ширилось понимание, как работают механизмы кризиса, потря­сающего континент. Россия являла собой наглядный результат кошмарных последствий их работы, а эмигранты, в подавляю­щем большинстве, на основании личного опыта свидетельство­вали о справедливости и обоснованности европейских опасений.

Предыдущая | Содержание | Следующая