РУССКАЯ СИМФОНИЯ

ОТТЕПЕЛЬ

ДЛЯ ХРУЩЕВСКОЙ "оттепели" характерны два главных момен­та, оказавших наиболее существенное влияние на развитие совет­ского общества. Первый из них — значительная либерализация форм и методов государственного управления. Второй — отказ от национально-патриотического элемента официальной идеоло­гии, ее окончательный перевод на интернациональные рельсы, сопровождавшийся новым витком антицерковных гонений.

Обе эти тенденции стали результатом процесса "десталиниза­ции", последовавшего за смертью "великого вождя" и расстрелом Лаврентия Берии, олицетворявшего собой политическое господ­ство тайной полиции. Понимание того, что неисчислимые чело­веческие жертвы, понесенные Россией за последние десятилетия, грозят подорвать жизнеспособность Советского Союза, а также стремление избежать в будущем опустошительных кровавых раз­борок в собственной среде, толкнуло руководство страны на зна­чительное смягчение режима. Методы массовых репрессий и индивидуального террора с этого момента перестают рассматри­ваться им в качестве главных рычагов управления обществом, оставаясь в арсенале власти в качестве вспомогательных средств.

Такое смягчение стало одним из важнейших факторов, пред­определивших крах режима задолго до его фактического развала. Долгие годы гигантская машина сталинской империи создава­лась в расчете на доведенное до совершенства умение управлять людьми с помощью насилия. Расстрелы и лагеря в этой системе государственно-политических координат вовсе не были истори­ческой случайностью или "прихотью тирана". Они выполняли чрезвычайно важную "санитарную" роль, обеспечивая строгое единство идеологии, послушание и эффективную деятельность вертикали административного управления, контроль над огром­ным чиновничьим сословием, действенную хозяйственную сис­тему — безжалостно и быстро отсекая при этом все, что могло составить хотя бы малейшую угрозу четкому функционирова­нию государственной машины СССР и стран-сателлитов.

Это была глубоко продуманная, универсальная, внутренне ло­гичная и по-своему совершенная структура власти, основанная на доведенном до естественного завершения материалистиче­ском мировоззрении. Начала "целесообразности" и "пользы", вы­теснившие в самосознании власти понятия ее религиозно-нрав­ственного долга, справедливости, совести, чести — закономерно привели к торжеству зла в его крайних богоборческих формах.

Именно потому столь недолговечным оказался период терпи­мого отношения советской власти к русскому православию. Мощная оппозиция "примиренческому" курсу Сталина достаточ­но сильно заявила о себе еще при его жизни, почти сразу же после того, как в 1943 году наметился поворот к нормализации церков-но-государственных отношений.

В постановлении ЦК ВКП(б) от 7 сентября 1944 года "Об организации научно-просветительской пропаганды" впервые не были определены задачи "решительной борьбы за преодоление религиозных пережитков" и "бескомпромиссного наступления на реакционную поповщину", столь характерные для аналогичных документов предыдущих лет. Подобное умолчание в директив­ном документе вызвало у партийных активистов, привыкших на

лету ловить малейшее изменение политической конъюнктуры "наверху", растерянность и глухое недовольство.

Через четыре года это недовольство приобрело вполне осяза­емые формы — под давлением "антирелигиозников" Сталин в 1948 году дал согласие на разработку специального постановле­ния ВКП(б) "О задачах антирелигиозной, атеистической пропа­ганды в новых условиях", подготовка которого была поручена Михаилу Суслову. В полном соответствии с богоборческой тра­дицией 20—30-х годов, авторы документа предлагали придать антирелигиозной пропаганде "наступательный" и "решительный" характер, обосновывая очередное форсированное наступление на религию необходимостью обеспечить скорейший переход "от социализма к коммунизму" (14).

Но в конце концов Сталин — более дальновидный и прагма­тичный, чем большинство его оголтелых соратников — все же настоял на своем. Подготовка документа была свернута. Более того, к концу 40-х годов из лексикона партийных и государствен­ных документов практически исчезли сами термины "антирели­гиозная" или "атеистическая" работа. Не было их и в отчетном докладе ЦК ВКП(б) девятнадцатому съезду партии, который в октябре 1952 года представил делегатам Маленков. Впервые на съезде партии вообще был обойден молчанием вопрос о задачах антирелигиозной пропаганды.

Но после смерти Сталина ситуация резко изменилась. В числе первых же постановлений ЦК по идеологическим вопросам, под­готовленных под руководством Хрущева в 1954 году, своей рез­кой антицерковной направленностью выделялись два документа: "О крупнейших недостатках в научно-атеистической пропаганде и мерах ее улучшения" и "Об ошибках в проведении научно-ате­истической пропаганды среди населения". Они недвусмысленно знаменовали собой конец "золотого десятилетия" относительного церковно-государственного мира и фактически возвращали об­щество на двадцать лет назад, во времена "безбожной пятилетки".

Единственным препятствием на пути возрождения массового антиправославного террора стала общая установка властей на смягчение репрессивной деятельности, связанная, как уже гово­рилось, в первую очередь, с их тревогой за собственную судьбу. Это помешало буквальному повторению тех времен, когда откры­тое исповедование веры являлось вполне достаточным поводом для ареста и расстрела. В рамках же, предусмотренных новым псевдолиберальным подходом, антиправославная кампания раз­гулялась вовсю.

Сам "дорогой Никита Сергеевич" обещал народу через не­сколько лет показать по телевизору "последнего попа". Но особен­но жесткие административные меры против Церкви были при­няты после нового решения ЦК КПСС, связанного с очередными "недостатками научно-атеистической пропаганды", появившего­ся на свет в октябре 1958 года. Запрещалось принимать в мона­стыри лиц моложе 30 лет; в семинариях и академиях возбраня­лось обучение лиц со средним специальным или высшим свет­ским образованием; отменялось право патриархии оказывать финансовую помощь приходам, монастырям, духовным шко­лам; ряд ограничений хозяйственной деятельности Церкви был направлен на подрыв ее экономической базы.

В течение четырех последующих лет кампания шла по нара­стающей, в результате чего была насильственно закрыта большая часть монастырей (в 1945 году их было 89), духовных школ (подготовивших после войны несколько тысяч священнослужи­телей со специальным богословским образованием), а количест­во православных приходов за десять лет "атеистической пропа­ганды" (1954-1963) сократилось в несколько раз (примерно с двадцати до восьми тысяч). Только за четыре последних "хрущев­ских" года (1961-1964) по религиозным мотивам в СССР было осуждено 1234 человека (15).

Показательно, что, учитывая опыт своих прежних неудач, особое внимание богоборцы на этот раз уделили попыткам заду­шить Церковь ее же собственными руками. Епископов заставля­ли подписывать "добровольные" отказы от "ненужных" храмов, согласия на закрытие "лишних" приходов и монастырей. Одно­временно подачками — спецавтомобиль "Чайка" для обслужива­ния патриарха, государственные награды "в связи с юбилеем" — старались погасить в среде священноначалия волну недовольства. Политика "кнута и пряника" — древняя как мир — была вновь использована с тем, чтобы растлить духовенство изнутри, подо­рвать благодатное церковное единство, взять под контроль на­строения верующих, дискредитировать иерархию в глазах про­стых прихожан...

Одновременно с гонениями на Церковь из лексикона офици­альной пропаганды практически исчезло слово "русский". Поня­тие патриотизма, отказаться от которого после невиданного роста государственной, военной мощи страны и ее усиливавшегося влияния на международной арене не представлялось возмож­ным, — допускалось в употреблении только в сочетании с терми­нами "советский" и "социалистический". Понятие "пролетарский интернационализм", использовавшееся в советской идеологиче­ской практике для подавления русского национального самосоз­нания, вновь обрело первостепенное значение в государственном мировоззрении СССР. При этом так же, как тридцать лет назад, когда Россия и русский народ рассматривались в качестве под­ручных средств "одноразового использования" для разжигания "мировой революции" — теперь им была уготована та же роль в деле "построения коммунизма", долженствовавшего утвердить­ся, согласно всем руководящим документам, чуть ли не со дня на день.

Предыдущая | Содержание | Следующая