Архимандрит Иоанн (Крестьянкин)

       Когда я не могла определиться с профессией, чем мне заниматься, отец Иоанн рассказал про себя, что он хотел стать астрономом и юристом (я примерила к себе эти профессии, но они меня не привлекали).
       
       Вообще, тема определения в жизни передо мною стояла очень остро и в 17, и в 18, и в 19 лет. Я ждала от старца, что он мне скажет определенно, «благословит» какое-то занятие или помолится – и все само собой произойдет. И получалось такое молчаливое ожидание, в течение нескольких лет.
       Старец говорил: «А ты сама как думаешь?» Или: «К чему склоняется твое сердечко?»
       Прошло много лет, пока я поняла простую мысль, которую до меня пытался донести отец Иоанн и  прямо, и опосредованно, через келейницу: о том, что выбор совершает сам человек. И к старцу следует ехать не когда выбираешь («Как мне поступить, батюшка, скажите – так или вот так?»), а в следующий после совершенного выбора момент, чтобы старец одобрил или нет состоявшийся выбор. Точнее, во временной отрезок между совершенным выбором и приступлением к действию после выбора.
       
       Вот такое письмо.
       «Дорогой о Господе (имярек).
       Христос воскресе!
       К нам приезжают с вопросом, когда он (вопрос) в человеке созрел и человек сам имеет ясное представление, что он хочет…
       Надо конкретно говорить, на что хотите иметь Божие благословение, а то у Вас глаза разбегаются от обилия хотений и дарований.
       А Вы помолитесь, выберите сами для себя, а потом придите к нам.
       Поступать ли в институт, поступать ли учиться в… училище, жениться ли, или быть монахом – все это человек решает для себя сам.
       Но, решив и взяв благословение, уже не отступает от принятого креста…
       Божие благословение Вам.
       А.И.»
       (Это 1989 год.)
       
       Получалось как-то неправильно. Священник на приходе говорил, что надо делать, и слушаться его надо было беспрекословно, а старец говорил – сам решай.
       Получалось такое противоречие.
       Опять понадобилось много лет, чтобы понять разницу в Церкви между духовной жизнью и администрированием.
       Термины звучат одинаково, но означают разное.
       Если старец не имел надо мной административной власти – ему от меня ничего не надо было, – то он мог предоставить мне полную свободу решать и прокладывать свой путь в соответствии со своими наклонностями и способностями. И в данном случае «благословение» означало подтверждение Церковью верности моего выбора. А в приходской жизни понятие «благословение» часто означает приказание, которое должно быть исполнено, не озираясь на жертвы и склонности.
       
       Вот заголовки листочков, которые старец вкладывал в письма, напечатанные на машинке, или написанные от руки.
       «Как душу спасать» (из сочинений епископа Феофана Затворника).
       «Преподобный Ефрем Сирин о покаянии».
       Из книги митрополита Антония Сурожского «Молитва и жизнь».
       «Молитва о близких».
       «Молитва митрополита Филарета Московского».
       Из сочинений епископа Феофана Затворника и из «Невидимой брани».
       «Терпение».
       «Молитва Оптинских старцев».
       «На Страшном суде Господь Спаситель скажет нам…».
       «Средство от смущающих помыслов».
       «Крестом рвутся все сети вражии…».
       Это в 80-х, 90-х годах. А потом листочками стали издания монастыря – «Псково-Печерские листки».
       Еще были маленького размера иконки, а в 80-х годах – фотографические, раскрашенные фломастером, потом – полиграфические.
       Очень часто, в придачу, были маленькие шоколадки. Часто это были эстонские шоколадки. У меня сохранилась обертка от шоколадки со смешным рисунком: на велосипеде джентльмен увозит даму под зонтиком.
       
       Один раз мой муж увлекся проектом создания музея при каком-то храме, описал батюшке идеи и прожекты. И получил такое письмо. Скорее не письмо, а фотографический листок со следующим текстом.
       «Из письма одного инока XIV столетия.
       …И ты со мною, грешным и худым иноком… совета о сем не имей.
       Еже бы высоту небесную уведети и глубину морскую измерити, и концы земные обтицати и изчислити, и езерам и рекам каменныя стезя художествовати, и весь мир строити, и якоже в круг некий вселенную всю объяти, и всех во един нрав привести и от всея поднебесныя неправду, и лукавство, и всякое злохитрство изгнати – не навыкл есмь.
       Понеже бе безумен и окаянен есмь человек и не делатель ни которому благу, но точию божественныя и отеческия писания глаголю слышащим, и приемлющим и хотящим спастися».
       Когда муж получил такое письмо, первым делом он приунывал и опустил руки, исходя из мысли, что чем бы то ни было заниматься бесполезно. И делать вообще ничего не надо.
       Прошло два или три дня, и супруг стал нащупывать второй вариант прочтения письма. И стал выстраивать такую логическую цепочку: «Если инок ничем таким не занимается… наукой там… то этим может заниматься мирянин. Если иноки занимаются молитвой, то мирянам следует заниматься всем остальным. Для того чтобы заниматься музеем успешно, нужен статус, вес в обществе. Это приобретается специальным образованием».
       Таким образом муж поступил в институт.
       (Это было в 1999 году.)
       
       Один раз сложилась такая ситуация, когда моему супругу предложили какую-то хорошую должность. Мне и всем окружающим казалось это замечательным, я так просто радовалась. И естественным завершением событий казалось, что ему необходимо только занять это место. Его собственное решение подразумевалось само собой разумеющимся.
       Но дело все в том, что он сам так не думал. А, отказываясь, он подводил тех людей, отношениями с которыми дорожил. То есть складывается такая ситуация, что сам по себе он бы отказался. Но под влиянием каких-то нравственных отношений он вынужден согласиться.
       И он пишет на десяти листах письмо к отцу Иоанну, а мы все с затаенным дыханием ждем, что отец Иоанн скажет «да» и ему ничего не останется, как подчиниться. А то, что отец Иоанн это скажет, уже никто не сомневается.
       Через некоторое время приходит ответ от отца Иоанна, в котором говорится, что по описываемым самим мужем его данным нужных данных для этого предстоящего дела у него нет.
       Тогда муж отказывается и не ищет никаких путей достижения искомой должности.
       Мы все начинаем давить, наседать на него, но он говорит: «Только отец Иоанн меня понимает».
       Но, фактически, когда он сформулировал в письме сущность проблемы и опустил это письмо в почтовый ящик (а он вынашивал эту проблему довольно много времени, письмо же написал одним днем), то проблема разрешилась сразу же сама собой. Оставались объездные пути, но воспользоваться ими он уже не захотел.
       
       Об отце Иоанне можно было составить ошибочное суждение.
       По внешности это был добрый-предобрый любвеобильный дедушка. Он создавал впечатление человека очень простого. И поэтому всегда вызывали удивление его слова, не соответствующие общему впечатлению.
       Но на самом-то деле он был ученый монах. И даже написал диссертацию. Я это узнала из книжки, когда батюшки не стало.
       И свои советы он черпал не только от опыта, а опирался на твердое знание.
       Хотелось ему подражать. Но можно было подражать только внешнему. Хотелось сразу стать любвеобильным, таким как батюшка.
       Одно время мне пришлось читать курс лекций для студентов.
       А им знание не нужно. Им нужно было только зачет получить и булочку съесть в буфете. И вот в то время я испытывала необыкновенную жалость к студентам. Оттого что они ничего не знают, оттого что они сами себя обкрадывают и не желают ничего знать. Я готова была им все раскладывать, разжевывать, только бы они все поняли, они же не могут самостоятельно добывать знание…
       Я в какой-то момент поняла, что внимание и любовь отца Иоанна – это была любовь-сострадание к людям, которые запутались или не знают веры и не знают, как поступить, куда идти.
       То есть просто подражать отцу Иоанну было нельзя. Так как здесь были слиты те компоненты, которыми я не могла обладать: возраст и знание, рассуждение на основе знания и опыт такой, по сравнению с которым все невзгоды представляются ничем.
       
       На службе такой момент помню. (Это 1980-е годы.)
       На утренней литургии многие поисповедовались, а потом исповедовать вышел отец Иоанн. А на следующий день был праздник Преображения и если поисповедоваться сегодня, то можно было бы завтра причаститься. И вокруг отца Иоанна собралась, ну не толпа, а группа людей, ставших на исповедь.
       Отец Иоанн доисповедовал людей, идущих ко причастию, повернулся к остальным и спрашивает: «Вы слушали общую молитву?»
       А весь народ ведет себя так: все стараются сделать вид, что что-то они слушали, но прячутся за соседа, потому что сосед слушал уж наверняка. Все неопределенно кивают головами, не говоря ни «да» ни «нет». Потому что если сказать «нет», то старец уйдет, а всем хочется, чтобы его выслушали.
       Отец Иоанн второй раз спрашивает: «Кто слушал общую исповедь?»
       Все молчат. И думают, что старец теперь уж точно не будет исповедовать. И тогда отец Иоанн раскрывает Требник и начинает для всех читать общую исповедь, и исповедовал потом еще, когда служба закончилась.
       
       Отец Александр Тихонов мне рассказывал про отца Иоанна. Сначала я не думала записывать, а потом решила, раз он мне все это рассказывает, значит надо записать, а то он сам может что-то забыть.
       Отец Александр собирал материал по своему храму (Илии Пророка на Воронцовом поле), о духовенстве, которое там служило. И Господь посылал ему в руки много материала.
       Отец Иоанн принял его зимой 2000–2001 года.
       «У нас с ним установились особые отношения, у него много связано с нашим храмом.
       Отец Иоанн был духовным чадом владыки Серафима (Остроумова). Отец Иоанн сам родом из Орла. А владыка Серафим служил на Орловской кафедре с 1917 по 1927 год. Владыка Серафим родился в нашем храме…
       (Я: “Прямо в храме?”)
       Нет, его семья жила рядом с церковью. Был сыном нашего чтеца, брат его, после смерти отца, был чтецом в храме.
       Будущий отец Иоанн был иподиаконом у владыки Серафима.
       В середине апреля 2001 года была комиссия по поводу прославления владыки Серафима как мученика. Он был расстрелян в 1937 году. Святой жизни был, очень простой.
       Отец Иоанн подарил мне фотографию, где сидят владыка Серафим и второй, викарный его архиерей, владыка Николай (похоронен на Даниловском кладбище). А на обратной стороне надпись: “От двухъ друзей о Господе юному другу Ване съ молитвой, да исполнитъ Господь желанiе сердца Твоего и да дастъ Тебе истинное счастье в жизни. Архiеп. Серафимъ”.
       (Я: “А сколько лет тогда было отцу Иоанну?”)
       Это 1917–1927 годы, значит, ему было от 7 до 17 лет.
       Зимой мы ездили к племяннице отца Иоанна в Орел. Она нас приняла, тоже фотографию одну подарила».
       Весной, в мае 2001 года, отец Александр ездил снова в Печеры. Но отец Иоанн лежал, не мог его принять, а келейница отца Иоанна, Татьяна, рассказывала:
       «День рождения был у маленького Вани. Напекли пирожки. Все сидят за столом, вдруг – тук-тук. Это в окошечко владыка стучит, он прошел через весь город и пришел к маленькому Ване.
       Владыка в Польше служил. В Москве хиротонисан. В 1917–1927 годы в Орле служил. В 1927–1937 годы – в Смоленске.
       Перед отъездом в Смоленск он всю его (отца Иоанна) жизнь предсказал. А в Смоленске его потом расстреляли.
       Это была их последняя встреча, и он ему предсказал.
       Отец Иоанн в Орле жил на Черкасской улице. Когда монастырь распустили, то владыка тоже жил на Черкасской улице у отца Пантелеимона, благочинного монастыря, рядом с отцом Иоанном.
       Отец Иоанн при владыке все послушания прошел – от келейника до иподиакона.
       Когда владыку Серафима в Смоленск назначили, народ пришел его провожать. Народ его обступил – не пробиться. А отца Иоанна оттеснили, и он смутился, и не мог подойти, стоял поодаль. А он был посошником. Взял посох, вытянул его и через толпу в руку или в плечо владыку постучал.
       “Ты чего хочешь?” – “Владыка, я хочу быть монахом”. – “Будешь монахом. Поучишься, поработаешь, послужишь, и будешь монахом”.
       В двух словах всю его жизнь рассказал».

---