Архимандрит Иоанн (Крестьянкин)

       Об архимандрите Иоанне (Крестьянкине) я узнал, когда я служил в московском храме святителя Николая в Кузнецах, тогда настоятелем там был протоиерей Всеволод Шпиллер. Отец Всеволод как-то сказал мне, что надо подобрать иконы для отца Иоанна, который после освобождения из тюрьмы служил в то время где-то в Рязанской области. Мы подготовили несколько икон. В наш храм ходила духовная дочь отца Иоанна (к сожалению, имя забылось), она-то и отвезла иконы. Батюшка благодарил.
       Через несколько лет я узнал, что батюшка перебрался в Псково-Печерский монастырь. И когда я поехал в монастырь, представился ему, он вновь благодарил меня за иконы, а потом как-то приблизил, позвал в келью, побеседовали мы с ним.
       Как раз был праздник Успения, и отец Иоанн предложил мне с ним поучаствовать в подготовке к праздничной службе. Мы вынесли образ Успения Божией Матери на площадь перед храмом. Под открытым небом, при большом стечении братии монастыря, приезжего духовенства и народа отслужили малую вечерню с акафистом. Затем встретили митрополита Иоанна (Разумова), и здесь же, на площади, началось всенощное бдение. (Это было еще при архимандрите Алипии.)
       Во время пения тропаря подняли образ Пресвятой Богородицы и по живому ковру из цветов торжественно пошли по «кровавому пути» к Михайловскому собору. Там установили образ, и всенощная продолжилась.
       Утром батюшка снова предложил послужить в Успенском соборе раннюю литургию. Так что я сподобился с ним служить.
       После ранней литургии мы пошли на митрополичью службу в Михайловский собор. Батюшка помогал, мне тоже какое-то послушание дали. И вот как-то у нас близость такая с ним появилась.
       Отец Иоанн ценил протоиерея Всеволода Шпиллера, всегда поклон ему передавал, когда я приезжал в Псково-Печерскую обитель. И отец Всеволод всегда поклон передавал батюшке Иоанну.
       А приезжал я часто. Беседовали с батюшкой, иногда удавалось вместе с ним послужить. И всегда мы кланялись ему через знакомых.
       К сожалению, я не писал батюшке, думал, что он и так сильно загружен, ведь ему писали люди отовсюду… А он всегда молитвенно помнил нас, а мы его.
       Отец Иоанн, вероятно, знал отца Алексия или отца Сергия Мечёвых. И когда открыли этот храм, тогда он прислал нам в благословение икону святителя Николая. Этот образ и сейчас находится у нас в Никольском приделе у жертвенника. Небольшой, в древнем стиле, мы его храним как великую святыню. Так что духовная связь у нас была и остается, я думаю.
       Считаем что отец Иоанн великий человек, все мы его очень почитаем.
       
       
       А вот что вспоминал отец Александр об архимандрите Алипии (Воронове). Рассказывал ему кто-то из иконописцев или люди, имеющие отношение к научной стороне в реставрации.
       Когда отец Алипий был в лавре, он занимался иконописью, он же кончал что-то художественное. После армии он был послушником, а может быть уже иеродиаконом
       Долго не давали разрешения на реставрацию Успенского собора. А роспись уже запылилась, потемнела местами. Поставили леса, и отец Алипий на лесах потихонечку делает реставрацию.
       Вдруг, в один день, приходит дама с документом, что она из охраны памятников, и просит посмотреть, что здесь делается без разрешения.
       Влезает она на леса, видит – монах, реставрирует. Она говорит: «Что вы тут делаете?» – «Паучков снимаем». – «Вы же неграмотный монах! Вы же испортите иконопись! Где ваше начальство?» – «Там, – говорит, – наместник есть, заместители». – «Сейчас же прекратите! Я пойду искать начальство. И чтобы этого больше не делали!»
       «А я, – говорит о себе отец Алипий, – думаю: пока она там походит, пока найдет, я тут много успею сделать». И продолжает заниматься.
       Потом она приходит, опять скандалит. Кто-то с ней пришел. И она начинает. «Что ж вы, такой, сякой…».
       Отец Алипий говорит: «Знаете что, леса высокие, а я в армии был, контужен, за себя не ручаюсь. Не грубите очень». И так на нее наступает, и так потихоньку стал спускаться вниз с лестницы.
       А потом выяснилось, что они на одном курсе учились.
       
       Я к отцу Иоанну не ездила, ходила к отцу Всеволоду Шпиллеру, к отцу Александру. Но мы знали батюшку до того, как он в лагере оказался.
       Он служил в храме в Измайлово. Сейчас в Измайлово есть и другие действующие храмы, а тогда был только один. Отец Иоанн очень нравился моему мужу, тогда он, правда, еще не был моим мужем. Помню, он для отца Иоанна яйцо очень красиво расписывал, старался. И случайно разбил. Он тогда внутренность съел, а внутренность залил гипсом. И все-таки подарил.
       
       Отец Рафаил говорил: «Если бы меня в Печеры взяли, я бы на коленях к Царице Небесной пошел».
       Отец Рафаил видел, как отца Адриана бесы на лавочке поднимают в воздух. Подняли и кинули вместе с лавкой. «Я думаю, – рассказывает, – помешался я или что?» – и побежал к отцу Иоанну.
       Еще подобный случай был с отцом Агапием. Отец Рафаил увидел в бане, что старец был поднят на воздух, как будто его кто-то хотел бросить. Но потом он плавно опустился на пол. Отец Рафаил начал ужасаться, но отец Агапий ему сказал: «Молчи, дурак, не говори никому».
       Когда отца Рафаила не стало, мама его пришла к отцу Иоанну. Отец Иоанн сказал: «Про Рафаилушку-то мы знаем… Он – там».
       Отец Иоанн говорил о себе: «Какой я старец? Если бы вы видели старцев, вы бы меня не называли старцем!»
       Один монах жаловался батюшке, что у него келья неустроенна, некуда свои иконы развесить. А батюшка отвечает: «Вот, помню, в лагере: забежишь в сарай, поднимешь голову (показывает, как он становился) – и молитву льешь и льешь… Сейчас такой молитвы у меня нет».
       Отец Иоанн говорил, что все сейчас ругают митрополита Сергия, а вот пройдет много-много лет – и его дело оценят, что он сохранил Церковь. «История еще оценит его поступок».
       В лагере волосы батюшке не обрезали. Он вспоминал: «Когда я шел этапом, слышу голос с вышки: “В этапе священник. Его не трогайте!” Всем волосы обстригли, а мне оставили. Сколько греха к душе прилагалось, сколько скорби, а душа цела, в душе чистота. А здесь я живу, как в санатории».
       
       Мои воспоминания – шестнадцатилетней давности – совсем простые. Каких-то особенных слов или духовных поучений не помню.
       Помню, как отец Филарет волочит за руку отца Иоанна с большой скоростью, что у него ножки сзади подлетают. В коридорчике стоят люди, чтобы благословиться, и протягивают к батюшке руки. А Филарет протаскивает батюшку мимо. И батюшка заискивающе так, оправдываясь, как бы извиняясь, говорит: «Экспрессом, экспрессом…».
       
       Из «словечек».
       Про нашу жизнь сказал, что жизнь наша – это пароход «Максим Горький». Мы плывем на этом пароходе, он иногда останавливается, мы выходим и цветочки собираем, и дальше плывем.
       Ощущение от батюшки: от него доброта исходила, которая распространялась на всех, кто с ним общался. Даже если он строгие слова какие-то говорил, эта доброта все равно была видна.
       
       Один наш знакомый ушел в армию. И пока он служил, девушка, с которой он прежде дружил и переписывался, ушла в монастырь.
       Таким образом, когда он вернулся из армии, то был в таком состоянии духа, в котором можно сделать какие-нибудь необдуманные поступки. Тогда мы (те, кто провожал его в армию и потом встречал), проводили его на псковский поезд, чтобы он съездил в Печеры и, хорошо бы, попал к отцу Иоанну.
       «Я написал записочку отцу Иоанну. Я жил в монастыре, и через несколько дней женщина, секретарша отца Иоанна, меня разыскала и сказала, что отец Иоанн меня зовет к себе и что он уже несколько дней про меня рассказывает приезжающим к нему.
       Он меня сам позвал, я три часа сидел у него в келье. Я сидел у него на диванчике, а он рядом со мной. И сначала он бодро так сидел, а потом он меня обнял так рукой, потом он на меня так валился, ему было тяжело сидеть.
       Он мне говорил: “Ну что, ну давай, ну я тебя понимаю. Ну давай вызовем меня на дуэль. Выбери себе что-нибудь колющее или режущее. Пойдем на горку. И ты меня там убей. Ты же не можешь Господа Бога вызвать на дуэль. Ну меня убей”.
       Он меня несколько сдвинул из эгоцентризма такого. Я-то никогда не виноват! А меня жестоко и кошмарно обидели!
       Я ему несколько писем наших показывал. Он сказал: «Я бы благословил вас, если так у вас все замечательно».
       Он мне про себя рассказывал. Откуда, из какого города он родом. И как он стал монахом. Сестра у него стала монахиней. Он описывал, какие у нее истории были с женихами. Как он в лагере сидел. В лагере работал в бухгалтерии. “В одной и той же тюрьме одновременно сидели и те люди, которые грабили церкви, и священники”. Он мне говорил про многодетность, про жену. Что нужно много терпения для супружеской жизни: “В семью вступают, как в эдемский сад, а попадают в крестьянский надел, где всю жизнь нужно работать, а убежать нельзя”. Про детей – как их воспитывать.
       Рассказывал историю, как один человек любил девицу. Но она не соглашалась выйти за него. Он был историком, работал в Петербургской духовной академии, был профессором. И так он дожил до сорока лет. И она согласилась стать его женой. У девицы была чахотка, поэтому она не хотела замуж. Это в Петербурге, там почти у всех была чахотка, у нее родственники все умирали от чахотки. У них за два года родились два малыша.
       И снится ему сон, что он плывет на корабле. Подплывает другой корабль, перебрасываются с другого корабля мостки, жена с детьми переходят по мосткам на другой корабль, он не успевает. И корабль уплывает, он остается.
       Потом от чахотки умирает жена. Он оставляет место, увозит детей в лучший климат, в Италию, но все равно они умирают от скоротечной чахотки. “Вот и вся любовь”. Потом он принял монашество, стал епископом, митрополитом. Это был митрополит Санкт-Петербургский Антоний (Вадковский).
       А я сидел и думал, что батюшка с ума сошел. У меня чудовищная душевная драма, я же буду только печерским монахом, а он мне – про жену и про детей.
       Батюшка сказал: “Вот я тебе в дедушки гожусь. Ты и послушай меня как дедушку”.
       Я послушался и в монастырь к ней не поехал – биться головой в ворота.
       А еще он сказал, что если будет совсем плохо, то я должен обратиться к отцу Геннадию Огрызкову. А еще лучше – к архимандриту Иннокентию (Просвирнину). (Я его видел, архимандрита, но мне в голову не приходило к нему подойти, про него ходили разные слухи.) “И ты скажешь, что отец Иоанн послал, и он все для тебя сделает”.
       Я больше к нему не ездил, мне хватило этого на многое время.
       Причем, сначала я получил письменный ответ. В нем было написано: “Ты должен сохранить любовь и пронести ее через всю жизнь”. Потом, по здоровому рассуждению, это письмо меня удивило: что подразумевалось под словом “любовь”? Женщины подразумевают одно, мужчины же – совсем другое, а монахи, наверное, – третье. Скорее всего, его секретарша была тронута историей несчастной любви и написала добрый совет, который со словами отца Иоанна весьма различался.
       Когда я сидел у отца Иоанна, просунули письмо от Н., которая спрашивала, или просто рассуждала, будет она монахиней, или не будет, или выйдет она замуж, или не выйдет… (Теперь Н. – довольно успешная и известная в определенных кругах дама, а тогда была девушка с неопределенным статусом.) Секретарша при мне его читала, он ничего не отвечал, только головой качал.
       Сейчас столько людей не ездят в Печеры, как тогда. Все самоопределились. А тогда, как в воздухе все, как капли росы висели.
       Гроза прошла, гром грянул, капельки пролились, потекла вода струйками – каждая по своему руслу».
       Отец Иоанн сказал тогда А., что как выберешь себе невесту, сразу сделай ей предложение. Он так и поступил.
       
       
       Мне посчастливилось видеть батюшку дважды в своей жизни. Первый раз в начале мая 1987 года, когда моя подруга Ольга везла меня с собой в Порхов к отцу Рафаилу, у которого 10 мая был день рождения. Ольга предложила заехать сначала в Печеры, в монастырь, где я раньше никогда не была, и благословиться у отца Иоанна, духовника отца Рафаила. Она уже бывала у отца Иоанна и рассказывала о его прозорливости и необычайной любви к людям.
       Монастырь поразил меня уже при подходе к нему. Воистину Царство Божие на земле!
       Был холодный день, и мы продрогли, ожидая батюшку за собором Михаила архангела, но когда он наконец вышел, все изменилось, все трудности забылись. Батюшка приближался к нам, спускаясь по лестнице, но двигался он не как сопровождавшие его священники, а особенно: вправо, влево, кругами, вовлекая все новых людей, ожидавших его.
       Дошла очередь и до нас. Мы представились, от кого мы приехали, так как имели благословение от своего духовника. На что батюшка сказал: «Что вы ездите ко мне? У вас свой старец есть – отец А.», но благословил, а наши подарки благословил везти в Порхов, к отцу Рафаилу.
       Весь разговор и все было так просто, так радостно, как бывало в детстве, и вспоминается этот день не холодным, а цветущим, весенним, солнечным.
       Через год, на праздник Успения Божией Матери, съездить к отцу Иоанну меня благословил отец Рафаил. Я в тот период хотела развестись с мужем и с дочкой уйти жить в какой-нибудь монастырь.
       Народу на праздник Успения Божией Матери собралось видимо-невидимо, и все почти хотели увидеть батюшку Иоанна. И вот появился отец Иоанн, и все закружились вокруг него веселым хороводом, наполненным пасхальной радостью и детской чистотой.
       Наученная отцом Рафаилом я не растерялась, а ухватилась за батюшкин рукав. Он все крестил мою голову, а на мой вопрос о разводе ответил, указывая на дерево: «Видишь дерево? Один сучек выше, а другой ниже», но на развод не благословил. И я стала спрашивать, когда еще можно с ним поговорить. Ответ был такой: «В понедельник, после службы». И я отпустила батюшкин рукав.
       До понедельника было долго, кажется, была пятница, моя грешная душа не выдержала, и я поехала в Москву.
       Желание развестись с мужем меня сразу не оставило, мне даже казалось, что в словах отца Иоанна, о двух сучках на дереве, заключается положительный ответ. Но моя дальнейшая жизнь, вопреки моему желанию, по молитвам батюшки Иоанна сложилась так, что в сентябре 1989 года мы обвенчались, и теперь, слава Богу, вместе ходим в храм.
       Больше я батюшку, к своему глубокому сожалению, не видела. В ноябре 1988 года разбился отец Рафаил, которого мы очень любили, а в 1992 году я, вслед за своим духовником, ушла в раскол Зарубежной Церкви, откуда, Божией милостью, вернулась в 2004 году.
       С момента последней встречи в 1988 году и до дня смерти отца Иоанна 5 февраля 2006 года я все надеялась увидеть батюшку, как он сказал, «в понедельник, после службы».
       6 февраля, в понедельник, на второй день кончины отца Иоанна, был праздник блаженной Ксении Петербургской. На исповеди, перед причастием, я каялась, что не исполнила благословение старца. Потом мы с дочкой причастились Христовых тайн. После литургии служили панихиду по новопреставленному архимандриту Иоанну, а в сердце появилась еще никогда не ощущаемая радость и вспомнились слова отца Иоанна: «в понедельник, после службы...».
       И с этого дня переломилась моя духовная жизнь, и я нашла ее определение в словах одного из святых отцов: «камень отвален от дверей сердца».
       Так, как мне кажется, исполнились на мне слова незабвенного батюшки Иоанна.
       Вечная ему память и слава Богу за все.

---