Предыдущая | Содержание | Следующая
О начале христианской жизни чрез покаяние или о покаянии и обращении грешника к Богу.
Грешника,
коему предлежит необходимость обновляться в покаянии, слово Божие большею
частью изображает погруженным в глубокий сон. Отличительная черта таких лиц не
всегда явная порочность, но собственно отсутствие этой воодушевленной,
самоотверженной ревности о богоугождении, с решительным отвращением ко всему
греховному, — то, что у них благочестие не составляет главного предмета забот и
трудов, что они, заботливые о многом другом, совершенно равнодушны к своему
спасению, не чувствуют, в какой опасности находятся, нерадят о доброй жизни и
проводят жизнь холодную к вере, хотя иногда исправную и безукоризненную совне.
Это
общая черта. В частностях безблагодатный вот каким является.
Отвратившись
от Бога, человек останавливается на себе и себя поставляет главною целью всей
своей жизни и деятельности. Это уже и потому, что после Бога нет для него
ничего выше себя самого; особенно же потому, что, получив прежде от Бога всякую
полноту, а теперь опустевши от Него, спешит он и заботится, как бы и чем бы
себя наполнить. Образовавшаяся в нем пустота, чрез отпадение от Бога,
непрестанно возжигает в нем ничем не удовлетворимую жажду — неопределенную, но
непрестанную. Человек стал бездонною пропастью; всеусиленно заботится он
наполнить сию бездну, но не видит и не чувствует наполнения. Оттого весь свой
век он в поте, труде и великих хлопотах: занят разнообразными предметами, в
коих чает найти утоление снедающей его жажды. Предметы сии поглощают все
внимание, все время и всю деятельность его. Они — первое благо, в коих живет он
сердцем. Отсюда понятно, почему человек, поставляя себя исключительною целью,
никогда не бывает в себе, а все — вне себя, в вещах сотворенных или
изобретенных суетою. От Бога, Который есть полпота всего, отпал; сам пуст;
осталось как бы разлиться по бесконечно разнообразным вещам и жить в них. Так
грешник жаждет, заботится, суетится о предметах вне себя и Бога, о вещах многих
и разнообразных. Почему характеристическая черта греховной жизни есть, при беспечности
о спасении, забота о многом, многопопечительность (см.: Лк. 10, 41).
Оттенки
и отличия сей многопопечительности зависят от свойства образовавшихся в душе
пустот. Пустота ума, забывшего о Едином, Который есть все, рождает заботу о
многознании, разведывание, пытание, пытливость. Пустота воли, лишившейся
обладания Единым, Который есть все, производит многожелание, стремление к
многообладанию или всеобладанию, чтобы все было в нашей воле, в наших руках —
это любоимание. Пустота сердца, лишившегося наслаждения Единым, Который есть
все, образует жажду удовольствий многих и разнообразных, или искание тех
бесчисленных предметов, в коих чаем найти услаждение своих чувств, внутренних и
внешних. Так, грешник непрестанно в заботах о многознании, многообладании, многонаслаждении,
услаждается, овладевает, пытает. Это — круговращение, в коем кружится он весь
свой век. Пытливость манит, сердце чает вкусить сласти и увлекает волю. Что это
так, всякий может поверить сам, устроив наблюдение над движениями души своей в
продолжение хоть одного дня.
В
круговращении этом и пребывал бы грешник, если бы его оставить одного: такова
уж природа наша, когда состоит в рабстве греху. Но это круговращение в тысячу
раз увеличивается и усложняется оттого, что грешник не один. Есть целый мир
лиц, кои то и делают, что пытают, услаждаются, стяжавают, кои все, в сих видах,
приемы привели в порядок, подчинили законам, поставили в необходимость всем,
принадлежащим к их области, кои при взаимном союзе, приходя неизбежно в
соприкосновение, трут друг друга, и в сем трении только возвышают в десятые,
сотые и тысячные степени пытливость, любоимание и самоуслаждение, в их
распадении поставляя все счастье, блаженство и жизнь. Это мир суетный,
коего занятия, обычаи, правила, связи, язык, увеселения, развлечения, понятия —
все, от малого до великого, пропитано духом тех трех исчадий
многопопечительности, о которых сказано выше, и составляет безотрадное крушение
духа миролюбцев. Состоя в живом союзе со всем этим миром, всякий грешник
опутывается тысячесплетенною его сетью, закутывается в нее глубоко-глубоко, так
что его самого и не видно. Тяжелое бремя лежит на всем лице грешника-миролюбца
и на каждой его части, так что и малым чем пошевельнуться не по-мирски не имеет
он сил, потому что тогда необходимо бывает ему поднять как бы тысячепудовую
тяжесть. Потому за такое неосиливаемое дело и не берется никто, и не думает
никто браться, но все живут, движась по той колее, в какую попали.
К
большей еще беде, в мире сем есть свой князь, единственный по лукавству, злобе
и опытности в обольщениях. Чрез плоть и вещественность, с коим смесилась душа
по падении, имеет он к ней свободный доступ и, подступая, разносторонне
разжигает в ней пытливость, любоимание, сластолюбивую самоутешность; разными
своими прельщениями держит в них безвыходно, разными подущениями наводит на
планы к удовлетворению их и потом или помогает выполнить их, или разоряет
указанием других сильнейших планов, все с одною целью — продлить и углубить
пребывание в них. Это и составляет смену мирских неудач и удач, Богом
неблагословенных. Князь сей имеет целое полчище слуг, подчиненных себе духов
злобы. В каждое мгновение быстро носятся они по всем пределам обитаемого мира,
чтобы там засеменять одно, в другом месте другое, углублять запутанных в сети
греха, подновлять путы, ослабевшие и порвавшиеся, — особенно же блюсти, чтобы
никто не вздумал разрешиться от их уз и выйти на свободу. В сем последнем
случае они поспешно стекаются вокруг своевольника, сначала по одному, потом
отрядами и легионами, а наконец, всем полчищем — и это в разных видах и
приемах, чтобы заградить все исходы, починивать нити и сети и, по другому
сравнению, опять столкнуть в бездну начавшего выбираться из ней по крутизне.
Есть у этого невидимого царства духов особые места — тронные, где составляются
планы, получаются распоряжения, принимаются отчеты с одобрением или укором
деятелей. Это глубины сатанины, по выражению святого Иоанна Богослова. На
земле, в среде царства их из людей, места сии суть союзы злодеев, развратников,
особенно неверов-кощунников, кои делом, словом и писанием всюду разливают мрак
греховный и заслоняют свет Божий. Орган, коим выражают они здесь свою волю и
власть, есть совокупность обычаев мирских, пропитанных греховными стихиями,
всегда одуряющих и отвлекающих от Бога.
Вот
строй греховной области! Всякий грешник — весь в ней, но держится
преимущественно чем-либо одним. И это одно, может быть, на вид иногда очень
сносно, и даже одобрительно. У сатаны .одна забота, чтобы то, чем человек весь
занят, где его сознание, внимание, сердце — было не Бог единственно и
исключительно, а что-нибудь вне Его, чтобы, прилепившись к сему умом, волею и
сердцем, он имел то вместо Бога и о том только заботился, о том разведывал, тем
услаждался и обладал. Здесь не только страсти плотские и душевные, но и вещи
благовидные, как, например, ученость, художественность, житейскость, — могут
служить узами, коими держит сатана ослепленных грешников в своей области, не
давая им опомниться.
Если
посмотреть на грешника, в его внутреннем настроении и состоянии, то окажется,
что он иногда и много знает, но слеп в отношении к делам Божиим и к делу своего
спасения; что он хоть непрестанно в хлопотах и заботах, но бездействен и
беспечен в отношении к устроению своего спасения; что он хоть непрестанно испытывает
тревоги или услады сердца, но совершенно нечувствителен ко всему духовному. В
отношении к сему, грехом поражены все силы существа, и в грешнике качествуют
ослепление, нерадение и нечувствие. Не видит он своего состояния, а потому не
чувствует и опасности своего положения; не чувствует опасности своей, а потому
не заботится и избавиться от нее. Ему и на мысль не приходит, что нужно
изменяться и спасаться. Он в полной, ничем не колеблемой уверенности, что
состоит в своем должном чине, что ему нечего желать, что так всему и должно
оставаться, как оно есть. А потому всякое напоминание о другом роде жизни
считает лишним для себя, не внимает ему, даже понять не может, к чему оно, —
чуждается его и бегает.
