Предыдущая | Содержание | Следующая
О начале христианской жизни чрез покаяние или о покаянии и обращении грешника к Богу.
Замечено
уже было, что в разнообразии действий благодатных возбуждений особенного
достоин замечания тот образ действия ее (благодати — Ред.), какой
употребляет она в отношении к грешнику, уже испытавшему сии возбуждения и опять
отпавшему в грех, решительным падением в обычные свои смертные грехи. Чем чаще
повторяются сии отпадения, тем слабее становится возбуждение, потому что к нему
сердце как бы привыкает, и оно переходит в ряд обычных явлений душевной жизни.
Вместе с таким умалением оно из чувства энергического, каким характеризуется в
настоящем своем виде, все более и более приближается к мысли и наконец
переходит в одно простое помышление и воспоминание. Это помышление до поры до
времени принимается с согласием, потом только терпится, хотя без
неудовольствия, но холодно, без особого внимания, а затем уже становится
докучливым, его спешат поскорее сбыть и, наконец, от него чувствуют
неприятность и отвращение; его уже не любят, а ненавидят, преследуют, гонят.
Соответственно сему падает убеждение и необходимости лучшей духовной жизни;
сначала необходимость сия представляется только вероятною; далее закрывается
сомнениями, в виде вопросов о разных сторонах своих; еще далее ненужность и
излишность ее становится более чем вероятною; наконец, внутри полагается
решение: “Живи, как живется, и так можно прожить; все другое — излишние
хлопоты”. Здесь человек приходит в глубину зол и нерадит, — состояние, сходное
с состоянием и того, кто ни однажды не принимал возбуждения.
Очевидно,
что спасение последнего в крайней опасности. Велико Божие милосердие, но и оно,
может быть, не возможет уже сделать с ним ничего, как с землею, многократно пившею
сходящий на нее дождь и неплодоносною, которая стала клятвы близ (Евр.
6, 8). И вот этото последствие от неустояния в порядке жизни, требуемом
благодатными возбуждениями, особенно надобно напечатлеть в памяти тем, кои
нуждаются в нем. Правда, Божественная благодать не связывается в своих
действиях подобными измерениями и определениями, но бывает, что и согласуется с
ними. Потому, хотя не должно отчаиваться в возможности обращения и спасения,
сколько бы слабо ни было призывание на возврат к доброй жизни, однако же всегда
с робостью и боязнию должно помышлять о своем положении при такой слабости. Не
ниспали ль мы до последней возможности принимать благодатные возбуждения? Не
преградили ль все пути всежелательной нашего спасения Божественной благодати действовать
на нас? Не последние ли это приближения ее к нам с целью образумить нас и
положить конец безобразию жизни нашей? Посему, коль скоро подобные призывания
слабы, надобно спешить воспользоваться ими со всею твердостию намерения, хотя
более рассудочного, и усилить их, сколько это дано свободе человека. Очевидно,
такое усилие будет не что иное, как разверстие себя для призываемой и искомой
благодати, — разверстие, ибо в прежние падения более и более ожестевали мы и
закрывались для благодати то в той, то в другой части. Оно будет совершаться
преданием себя благодати тем путем, какой будет сейчас указан к восхождению до
энергии первовозбужденного, ибо должно думать, что последняя будет расти вместе
с тем, как будет приниматься тот или другой предмет к раздражению усыпленных
духовных движений. Таким образом, тогда, как у первовозбужденного все
совершается ретиво, быстро, огненно, — у последнего дело идет холодно,
неспешно, многотрудно. Его будто оставляет благодать себе самому, чтобы дать
почувствовать, как драгоценно неизменное послушание Богу зовущему, и поселить
расположение дорожить Божиими пособиями. Желание при сем хранит Господь,
отрешение же не вдруг подает, а держит человека посреди, в томлении, не склоняя
будто ни туда, ни сюда, чтобы испытать усердие и образовать желание и обещание
постоянства. Затем испытанного уже и отрешает.
Этими
немногими чертами имели мы в мысли различить два образа действий Божией
благодати, из которых об одном Господь говорит: Се, стою при дверех и толку (Апок.
3, 20), а о другом: ...ищите, и обрящете; толцыте, и отверзется вам (Лк.
11, 9). Первый образ нами описан; относительно второго предлежит вопрос: как
искать и во что толкать?
В
чрезвычайных случаях благодать Божия оказывает свое действие быстро и
решительно, как видим, например, на Апостоле Павле, Марии Египетской и прочих,
но в обыкновенном порядке обращений большею частию бывает так, что приходит
человеку только мысль —переменить жизнь и стать лучше в своих делах и
внутренних расположениях. Приходит мысль — но как много надо придать ей, чтобы
она возобладала над душою! Большею частию такого рода благие помышления
остаются бесплодными, не по своей, однако ж, вине, а по недолжному отношению к
ним тех, чью душу посещают они.
Первая
и главная в отношении к ним погрешность та, что их оставляют неисполненными,
отлагают день ото дня. Отлагательство — общий недуг и первая причина
неисправимости. Всякий говорит: “Еще успею”, — и остается в старых порядках
привычной недоброй жизни. Итак, пришла благая мысль исправиться — ухватись за
нее, займись тем, чего ради она послана к тебе, и с сею целью прежде всего гони
отлагательство.
1)
Гони отлагательство. Не позволь себе сказать: завтра или когда-нибудь
после, займусь этим, а сейчас же приступи к делу. Возьми в орудие себе здравое
рассуждение и помощию его:
а)
Живее вообрази неразумие, безобразие и опасность отлагательства. Говоришь:
«после», но после будет труднее это сделать, потому что сам больше привыкнешь к
греху и больше сделаются запутанными обстоятельства и связи твои греховные. Но
какой смысл опутанному больше и больше себя опутывать и держать на уме, что и
при этом после распутаться ему будет так же легко, как и теперь? Уж если
сознаешь, таким оставаться тебе нельзя, каков ты теперь, что мешкаешь? Ведь,
наконец, Бог может сказать: Был ты мне в сытость (ср.: Ис. 1, 14), и сам
можешь зайти за черту, из-за которой нет возврата. А это такого рода беда, для
избежания которой нет труда, которого основательно можно было бы пожалеть. Если
добросовестная мысль озаботится представить все это отчетливо и живо, то все
главные деятели души отвратятся от отлагательства, внутри не будет за него
заступника. Увидишь, что оно вражески относится к тебе, и сам взглянешь на него
неприязненно.
б)
Отлагаем оттого, что благая мысль, посетившая нас, стоит в нас еще только как
мысль, еще не привлекла сочувствие, не движет желания. Она, среди других наших
интересов, явилась, чуждая гостья, манит издали, действует не впечатлительно.
Провесть ее дальше в глубь души и указать ее цену и привлекательность — твое уже
дело. Итак, поставь ее на первом плане, вообрази ее правоту, покажи радость и
высоту, какие она обещает, уверь себя в легкости ее исполнения. Благая мысль
действует слабо и не привлекает сердца оттого, что есть другие планы в голове,
есть предметы интереснее, по указанию предзанявших тебя влечений. Так вызови же
на среду и сличи беспристрастно. В сравнении с тем, что представляет благая
мысль, ничто устоять не может; все отодвинется на задний далекий-далекий план.
Указуемое благою мыслию останется одно и, как единственно ценное и прекрасное,
привлечет.
в)
Недугуем отлагательством наиболее оттого, что в эту пору позволяем ослабеть в
себе энергии, поблажаем лености, вялости, сонливости, нерешительности и в
мысли, и в деятельных силах; так можно взять себя и с этой стороны, поживее
представив себе, как унизительно попускать это в обыкновенных делах, тем паче в
самонужнейшем деле спасения, — что во всем должно оказывать себя живым и
быстродеятельным, стыдно допускать противное, стыдно отлагать до завтра то, что
можно и должно сделать сегодня.
Такими
и подобными приемами roни отлагательство. Как кто сумеет это сделать, только
сделай. Пришла благая мысль — уговори себя не отлагать исполнение ее, расположи
и заставь себя сейчас же начать действовать по указанию ее. Кто отложил дело до
следующих дней, тому сегодня нечего предлагать дальнейших советов.
Но
полагаем, что благая мысль принята и заняла внимание. Теперь надобно поспешить
довесть ее до такой меры возбужденности, на которой она сильна будет стать
рычагом, легко и сильно приводящим в движение все внутреннее наше. Для сего
надо дать ей простор пройти внутрь, а для этого надлежит делать над собою,
скажем так, некоторые операции, как самое нужное и самое действенное
приготовление к возбуждению.
Операции
сии должны быть противоположны тем тонким сетям, или тому порядку расположений,
коими задерживается человек в грехе. Грех опутывает душу многими сетями или
скрывает себя от ней многими покровами, потому что и по себе он безобразен и с
первого раза мог бы оттолкнуть от себя. Самый глубокий и ближайший к сердцу
покров составлен из самообольщения, нечувствия и беспечности;
выше над ним, ближе к поверхности, лежат рассеянность и многозаботливость
— главнейшие деятели, скрывающие и питающие грех и греховные обычаи и порядки;
самый верхний покров — это преобладание плоти, покров, более других
видный, не менее, однако ж, их сильный и значительный.
Первый
покров есть существенный покров. Он производит то, что человек не видит
опасности своего положения и не желает переменить его. Последние два суть
только орудия; ими лишь обнаруживается и поддерживается то греховное состояние.
Когда приходит Божественная благодать, она, проходя до разделения души и
духа, прямо ударяет в первый покров и разрывает его. Под ее действием
человек грешный тотчас становится обнаженным и стоит пред своим сознанием во
всем безобразии. Но когда человек только еще сам ищет благодатного возбуждения,
ему надобно начать действовать совне и простираться внутрь.
Итак,
хочешь ли как следует заняться объявшим тебя помышлением перемене недоброй
жизни, — начинай снимать с себя греховные покровы, как снимают слои земли,
чтобы открыть сокрытое там.
а)
Прежде всего возьмись за тело. Откажи ему в наслаждениях и
удовольствиях, стесни удовлетворение самых естественных потребностей; продли
час бдения, умали обычную меру пищи, приложи к трудам новый труд. Главное, как
хочешь и как можешь, облегчи плоть, утончи ее дебелость. Этим душа высвободится
из связности веществом, станет подвижной, легче, приимчивее для впечатлений
добрых. Вещественное тело, преобладая над душою, сообщает свою неподвижность и
холодность. Подвиги телесные ослабляют эти узы и устраняют следствия их.
Правда, не всякий грешник живет невоздержно и поблажает телу, но едва ли
найдется лицо из обычно живущих, которое не имело бы в чем отказать телу, когда
на сердце западает желание спасения. А цель много значит: она совсем изменяет
действия. Что прежде делал ты по обычаю или в пользу своих занятий, начни то
делать теперь, с некоторыми, конечно, переменами и прибавками строгости,
спасения ради,— и осязательно ощутишь разность.
б)
Тело обременяет душу совне; заботы и расхищение мыслей томят ее
внутри. Допустим, что смирена уже плоть, — этим сделан первый шаг; но две
заставы отделяют душу от себя самой.
Заботы не оставляют времени заняться собою. При
них одно дело в руках, а десятки в голове. Оттого они гонят человека все вперед
и вперед, не давая ему возможности осмотреться и взглянуть на себя. Итак,
отложи на время заботы, все без исключения, отложи только на время; после опять
возьмешься за обычные дела, только теперь прекрати их, выкинь их из рук,
выбрось их и из мысли.
Но
и тогда, как заботливые дела прекращены, смятение еще надолго остается в
голове: мысль за мыслию, то в согласии, то одна другой наперекор; душа
рассеяна, ум шатается в разные стороны и тем самым не дает установиться в себе
чему-либо постоянному и твердому. Собери же рассеянных чад своих воедино, как
пастырь собирает стадо или как стекло — рассеянные лучи, и обрати их на себя.
Желание
углубиться в себя и заняться собою, пресечением рассеяния мыслей и
заботливости, потребует, конечно, как неизбежного средства, с одной стороны,
уединения, с другой — прекращения обычных занятий, и житейских и должностных;
прежде же указанное смирение плоти потребует изменения в порядке удовлетворения
естественных потребностей. Судя по сему, самым удобным временем к тому, чтобы
устроить перемену своей жизни, должно счесть время поста какого-нибудь,
особенно же Великого. Тут все к тому преднастроено —и дома, и в церкви, и даже
в обществе. На это время все и смотрят, как на приготовление к покаянию. Однако
ж из этого не следует, что, когда пришла благая мысль о перемене жизни,
исполнение ее надо отлагать до наступления поста. Все требуемое при сем может
быть исполнено и во всякое другое время кроме поста. Но уж, конечно, когда
пришел святой пост, грех пропустить его, не позаботясь о спасении души, как
пропускается другое время. Кому придет спасительное помышление о перемене жизни
не во время поста и кто находит к приведению его в исполнение какие-либо помехи
в своем быту, тому лучше всего удалиться на время в какую-либо обитель. Там
удобнее совладать с собою.
в)
Вот ты стоишь теперь у своего сердца. Пред тобой твой внутренний человек,
погруженный в глубокий сон беспечности, нечувствия и ослепления. Начинай будить
его. Пришедшая благая мысль уже потревожила его немного. Приступи же тем с
большею благонадежностью и сильнейшим напряжением мысли, собрав все свое
внимание, начинай наводить на себя разного рода представления, более или менее
сильные и поразительные, применяя, однако ж, их к внутреннему своему состоянию.
Прежде
всего снимай с очей ума твоего покровы, содержащие его в ослеплении.
Если человек не отстает от греха и не бежит от него, то это наиболее оттого,
что не знает себя и той опасности, в какой находится ради греха. Если бы ему
открылись очи, то он побежал бы от греха, как бежит из дома, объятого огнем.
Такое ослепление происходит и от невнимания к себе: человек не знает себя
потому, что никогда не входил в себя и не думал о себе и своем нравственном
состоянии; но большею частью ослепление поддерживается некоторыми определенными
предубеждениями относительно себя. Человек сам по себе составляет некоторую
сеть помышлений, систематически закрывающих его от себя самого. Пусть сии
помышления — сеть паутинная, только самые легкие вероятности, — но уму некогда
с отчетливостью разобрать их; а тут за их действительность и истину так громко
говорит сердце. Это собственно наши нравственные заблуждения или предрассудки,
происходящие от вмешательства сердца в дела разума. Вот почему к глубокому
вниманию надобно присоединить с сей минуты еще некоторую трезвенность,
отстраняющую всякую лесть сердца лукавого. Пусть с этой минуты, если что нужно
чувствовать сердцу, оно чувствует под влиянием представлений ума, а не само по
себе, как бы забегая вперед, иначе оно опять заставит разум представлять вещи
по-своему, опять подчинит его себе, опять внесет беспорядок в понятия и, вместо
просветления, еще в большее повергнет ослепление.
Поставив
теперь себя в такое положение, начинай изводить на средину разные помышления,
держащие тебя в ослеплении, и подвергай их строгому и нелицемерному суду.
а)
“Я христианин”, — говоришь ты и успокаиваешься на этом. Вот первая лесть
— перенесение на себя преимуществ и обетований христианских, без заботы об
укоренении в себе истинного христианства, или усвоение имени того, что может
лежать и держаться только на силе и внутреннем достоинстве. Объясни же себе,
что обманчива надежда на имя, что Бог может и из камений воздвигнуть чад
Аврааму и во всякое время отменит Свои обетования, коль скоро не исполняются
условия к участию в них. Главное, уясни себе, что значит быть христианином,
сличи себя с сим идеалом, — увидишь, насколько основательна эта опора твоего ослепления.
б)
“Да ведь мы не из последних; знаем кое-что, и если обсудить что
возьмемся, сумеем обсудить, и дела свои ведем нe наобум и не без такту, как
другие”. Так иные прельщаются душевными своими совершенствами. Другим,
напротив, лезут в глаза телесные совершенства — сила, красота, род. Те и другие
тем резче ослепляются, чем выше мы стоим над всеми в окружающей нас среде.
Уверь же себя:
а)
Что естественные совершенства и вообще не имеют цены нравственной, потому что
они не наше приобретение, а дарованы нам Богом; тем паче в христианстве все
естественное не ценно по причине порчи естества в падении. Освяти свое добро
верою во Христа Спасителя и жизнию по сей вере, тогда и посмотри на него, как
на добро.
b)
Опять — все ли сделано тобою, что можешь и должен ты сделать по твоим
дарованиям? Ты большему подлежишь ответу, потому что тебе больше дано. Не о
способностях дело, а об их употреблении. Укажи, что приобрел ты ими?
Соответствует ли прибыток употребленному расходу?
с)
Про телесные или какие-либо случайные преимущества нечего и говорить. Святой
Златоуст в одном месте выставляет человека, который хвалит другого за то, что
он хорош собою, статен, богат, имеет хороший дом, ездит на отлично убранных
лошадях и прочее, и потом обращается к нему с такою речью: “Что ж ты мне ничего
не сказал про него самого? Все, что ты говорил, не есть он”.
d)
А на других смотреть нечего; пусть они сами по себе. Всякий за себя будет
давать отчет. Ты на себя посмотри и, отрезав себя от других, себя только одного
суди без сравнения с другими. Или если уж сравниться хочешь с кемнибудь, то
сравни себя со святыми угодниками. Они суть живой закон христианский, или живой
образец спасающихся. По ним, если станешь судить себя, не ошибешься.
в)
“Мы не так еще худы: кажется, не безобразничаем, и другие смотрят на нас
не как на худых, не лишают своего уважения и внимания, — и притом не простые
только, но и из важных особ”. Самого густого мрака покров ослепления
благовидностию внешнего поведения и внешних отношений! Уясни себе
повпечатлительнее, что внешнее не ценно без внутреннего. Внешняя исправность
поведения — листья; внутренние добрые расположения — плод. Смоковница листьями
обещала плоды, но Спаситель, не нашедши их на ней, проклял ее. Таков же пред
лицем Его и всякий внешне исправный, без искренне доброго и богобоязненного
сердца. Сыне, даждь ми сердце, — говорит Господь у Премудрого (Притч.
23, 26). Из сердца как все доброе, так и все злое. Каков ты в сердце, таков ты
пред лицем Господа. Если ты горд в сердце, то как ни смиренничай наружно, все
Господь видит тебя гордым. Так и во всем прочем. А суд других — обманчивая
лесть. Другие не знают нас, а относятся к нам хорошо, или предполагая нас
добрыми, или подчиняясь закону приличия. Не бывает ли так, что те, кои около
нас и видят худо в нас, но не намекают нам о том по своим причинам? Не бывает
ли и таких опытов, что иные, видя худо в других, похваляют их за то и тем
возбуждают некоторый дух молодечества в худоделании; и неразумный вниматель их
пошел без остановки все глубже и глубже во зло и худобу, ибо когда видит
человек в окружающих улыбку удовольствия от дел своих, то остается во зле с
некоторым самодовольством. Не потерпеть бы и нам чего подобного, если так чутко
будем прилагать ухо только к суждениям о нас других!..
г)
“Но пусть и худо есть во мне — будто я один таков? Таков же и тот-то, и
тот-то, даже и вот кто. Да мало ли можно найти таких, которые худы, еще хуже
меня...” Ослепляем себя обычностию греха вокруг нас. Уясни же себе, что
множество грешащих не изменяет закона правды и не избавляет никого от
ответственности. Бог не смотрит на число. Хоть все согрешили, всех и накажет.
Сколько народилось людей до потопа, а все погибли, кроме осьми душ, а с Содомом
и Гоморрой пять городов пожрал огнь с неба, и никто не спасся, кроме Лота с дочерьми.
И в аде мучения не легче будут оттого, что много там окажется мучимых; напротив
даже, не усилятся ли там вместе с тем страдания каждого? Такими и подобными
рассуждениями спеши разогнать мрак предрассудочных помышлений, держащих тебя в
ослеплении и не дающих тебе взглянуть на себя как следует. Целью сей первой
работы над собою поставь — привести себя в сомнение и колебание относительно
безопасности своего состояния. Ты дойдешь до сего естественно, когда одну за
другою начнешь отнимать опоры, на которых ложно утверждается наше ослепление,
мало-помалу начнешь разрушать пустые надежды на себя и что-либо свое,
мало-помалу станешь разбивать непщевания вины о гресех, то есть
склонность всегда и во всем себя оправдывать. Уверь себя, что христианство твое
ни во что, если ты худ, что совершенства твои больше обличают, чем оправдывают
тебя, что исправность твоя внешняя есть лицедейство богоненавистное, при
неисправности сердца, что ни похвалы других, ни широкость товарищества в
худодействе не укроют тебя от Божия суда и гнева. Мало-помалу будешь
обособляться в мысли и становиться одним — один пред взором ума и совести,
которая подаст сильный голос против тебя, особенно после того как, сличив себя
с тем, каким тебе подобает быть во Христе, найдешь, что ты далеко отстал от
своего первообраза. Вследствие сего, если сознание твое не будет лукавить пред
собою, естественно тебе оробеть за себя. Отрезанный как бы от всех и всех опор
лишенный, ты должен будешь поразиться чувством безнадежности и опасения за
себя. Всячески до сего именно предела должен ты доводить помянутую работу над
своим ослеплением. Возрождение сего чувства есть всегда преддверие бегства
греховного, как на войне колебание рядов вражеских есть знак скорого их
обращения в бегство.
1)
Коль скоро произойдет таким образом хоть легкое движение чувства своей
греховности и опасности оставаться в ней, углубись еще больше в себя и еще с
большим напряжением мысли поражай себя какими-либо грозными и отрезвляющими
представлениями; потрясай и умягчай ими нечувственное сердце свое, как
тяжелый молот умягчает жесткий камень.
а)
Помяни последняя твоя. Говори себе: “Увы, скоро смерть”. Один, другой
умирает около тебя; вотвот ударит и твой час. Не отдаляя от себя часа
смертного, внуши себе, что уже послан Ангел смерти, идет, приблизился. Или
вообрази себя человеком, над головою которого меч, готовый поразить его. Затем
живее представь, что будет с тобою в смерти и после смерти. Суд при дверех.
Тайная твоя обличатся пред Ангелами и всеми святыми. Там, пред лицом всех,
будешь ты один с делами твоими. От них или осудишься, или оправдишься. А что — рай,
и что — ад?.. В раю — блаженство, которого описать нельзя; в аде — мука
без отрады и конца; на нем печать решительного отвержения Божия. Восприими все
это в чувство и понудь себя побыть в нем, пока не исполнит тебя страх и ужас.
б)
Обратись потом к Богу и поставь себя, оскверненного и обремененного многими
грехами, пред лицем Его, вездесущего, всеведущего, всещедрого,
долготерпеливого!.. Еще ли будешь оскорблять око Божие мерзким видом своим
греховным? Еще ли будешь обращать неблагородно хребет к ущедряющему тебя
всесторонне? Еще ли будешь затыкать уши пред отеческим гласом, милостиво
призывающим тебя? Еще ли будешь отвращать руку, простираемую к приятию тебя?..
Восприими в чувство эту несообразность и поспеши возбудить и укрепить в себе жалость
и печаль по Боге.
в)
Помни притом, что ты христианин, искуплен Кровию Христовою, омыт водою
крещения, приял Духа Святаго, бываешь на Трапезе у Господа и питаешься Плотию и
Кровию Его. И все сие попрано тобою греха ради, разрушающего тебя!.. Взойди
мысленно нa Голгофу и пойми, чего стоят грехи твои... Ужели и еще будешь
уязвлять главу Господа терниями грехов твоих? Еще ли будешь пригвождать Его ко
кресту, прободать ребра Его и издеваться над долготерпением Его? Или ты не
ведаешь, что, греша, участвуешь в мучении Спасителя и разделишь за то участь
мучителей, а если бросишь грех и покаешься, то причастишься силы смерти Его?
Избирай одно из двух: или распинать и вечно гибнуть, или сраспинаться и живот с
Ним вечный наследовать.
г)
Рассуди далее, что такое грех, к которому ты так льнешь. Это зло,
бедственнейшее из всех зол, оно отдаляет нас от Бога, расстраивает душу и тело,
предает мучениям совести, подвергает казням Божиим в жизни, в смерти и по
смерти, ввергает в ад, заключая рай на веки. Какое чудовище любим!.. Восприими
в чувство все злое от греха и напрягись возгнушаться им и отвратиться от
него.
д)
Посмотри, наконец, на грех со стороны диавола, первого его производителя и
размножителя, и рассмотри, кому работаешь ты грехом. Бог все для тебя и делал,
и делает, а ты не хочешь угождать Ему; диавол ничего для тебя не делает и
только тиранит тебя грехом, а ты охотно и неутомимо работаешь ему. Ты
дружествуешь с ним чрез грех, а он злобствует к тебе чрез него. Манит к греху
обещанием сласти от него; впадающих же в грех мучит и терзает им. Здесь
внушает, что грехи — ничего, а там будет выставлять их в наше обличение, как
важные пункты. Он трясется от злобной радости, когда кто попадается в сети
греха и остается в них. Сообрази все сие и возбуди в себе неприязнь к этому
человеконенавистнику и делам его.
Когда
таким образом будешь втеснять в сердце одно за другим сокрушающие и умягчающие
чувства — то ужас и страх, то печаль и жалость, то отвращение и ненависть, —
оно будет мало-помалу согревать и приходить в движение, а за ним начнет
приходить в движение и напрягаться расслабленная воля. Как струи электричества
сообщают телу некоторую напряженность и возбужденность или как утренний, чистый
и прохладительный воздух сообщает некоторую свежесть и подвижность, так и
чувства сии, исполнив душу, возбудят уснувшую ее энергию, возродят позыв и
готовность действовать для выхода из опасного своего положения. Это будут
первые начатки деятельного попечения о спасении своем. Спеши же с сей минуты
еще решительнее.
2)
Гнать сон беспечности. Расслабла воля на добро долгим пребыванием в
грехе, — собирай теперь вокруг нее такие помышления, которыми обыкновенно
возбуждается энергия: представь на стороне добра спасительность, высоту,
общегодность, легкость исполнения и удаления препятствий, отраду, сейчас
готовую, и главное — необходимость; на стороне же греха — все противоположное
сему; подольше и поискреннее потолкуй это себе, пока расшевелишь себя и
приведешь в бодренное напряжение, готовое тотчас приступить к делу. Говори душе
своей:
а)
Ведь одно из двух: или вечно погибать, если так останешься, или, если не хочешь
этого, то покайся и обратись ко Господу и заповедям Его. А медлить чего ради?
Чем дальше, тем хуже. Блюдись при том, ведь смерть при дверях.
б)
Много ли труда? Только начни, только подвигнись. Господь близ, и всякая помощь
от Него готова тебе.
в)
А благо какое!.. Сбросишь это бремя и эти узы, вступишь в свободу чад Божиих.
г)
Что мучишь ты себя, как враг какой? Ни днем ни ночью не видишь покоя. Всюду
смятение и тревога. Только один сделай поворот внутри, и все это исчезнет,
увидишь отраду жизни.
д)
Посмотри, все уже пошли ко Господу... и тот обратился, и другой, и третий. Ты
что стоишь? Иди! Разве ты хуже других?
е)
Все вокруг тебя живет и все призывает тебя к жизни. Бог несть Бог мертвых, но
Бог живых. Приобщись и ты к живущим Его жизнью. Иди, пей из источников воды
живой.
Энергия
расслабевшей воли всегда возбуждается, когда поставит себя человек между
крайностями — или гибнуть, или изменить жизнь. Чувство самосохранения тотчас
начнет возбуждать на дело. Укажи после сего, сколь великое благо ожидается от
перемены жизни на лучшее, как легко это сделать и как ты способен к тому и
призван, и все средства имеешь под руками; как все добрые, и на земле и на
небе, будут обрадованы, вступят в общение с тобою, на руки тебя возьмут, и
пойдет радость в общей жизни со всеми живущими о Христе Иисусе Господе нашем, —
укажи все это, и воспрянет ослабшая воля, исправятся расслабленные колена твои.
Так
трудясь над собою, больше будешь прогонять свое ослепление, нечувствие и
беспечность. Но трудись, и трудись не ослабевая. Есть лукавство в грешной душе,
что она всячески уклоняется от труда по делу спасения. Приди, возьми и понеси
ее; поперечить не станет — ей лишь самой потрудиться не хочется. В твоем
внутреннем никто господином быть не может, кроме тебя самого. Сам войди в себя
и сам себя ломай, поражай, вразумляй; сам с собою веди дело пред лицем Бога;
сам себя уговаривай и убеждай. Посемуто в деле обращения рассуждение с самим
собою, можно сказать, единственная к тому дверь. Уж если сам собою не рассудишь
и не обдумаешь, как быть, кто за тебя это сделает? Оттого и говорится тебе: “О
том рассуди, то представь, в то и то вникни”.
Судить
по сему можно, какое великое блaro для грешника, если развращение еro не успело
еще погасить в нем совсем света в‡дения истины. Пусть нрав испортился, пусть
чувства нечисты, но если держатся в душе здравые понятия, — все еще есть за что
взяться тому, кто стал думать о спасении. Когда же и их не станет, когда
развратится и ум — или падет в сомнение, потеряет убеждение, или примет совсем
превратные учения, — тогда нечем уже действовать человеку на себя, тогда надо
уже признать, что от ног до главы нет в нем целости. До такого, впрочем,
состояния редкие доходят. И те, кои доходят, если есть для них возможность
обращения, обращаемы бывают чрезвычайными и поразительными действиями благодати
Божией. Большая же часть грешников не теряют веры, или образа здравых, по Апостолу,
словес, а только нравственно развращаются. Таковым достаточно возочистить
забвением потемненные понятия и восставить ослабевшее убеждение в них — от
невнимания и небрежения о всяком вообще добре. Сядь и сам все просмотри, чему
должен ты веровать, как жить и чего надеяться, по Символу веры и заповедям
Господним. Если затрудняешься, просмотри в катихизисе; если и этого не можешь,
переговори с кем-либо, ближе же всего с духовным отцом твоим. Когда это
сделаешь, победоносно восстанет в тебе царственная истина — и начнет со властию
теснить овладевшую тобою неправду дел, расположений и чувств. Легко тогда будет
твоему рассуждению — и ослепление свое разоблачать, и нечувствие поражать, и
беспечность прогонять.
Когда
столько указывается предметов, о коих надо рассудить с самим собою, то не
следует думать, будто это могут выполнить только ученые. Раcсуждение с самим
собою о спасении всякий может вести, даже дитя. Это не то, что ученое
рассуждение. Всякая приведенная на мысль истина сама тотчас внушает, чего она требует.
Будь только добросовестен и возроди искреннее желание добра себе, с готовностию
последовать указаниям истины [3].
Но
всячески рассуждение свое надо так вести, чтобы оно было приспособлено к цели —
действовать на душу и возбуждать. Для сего:
а)
Когда рассуждаешь, то не умствуй, задаваясь разными вопросами, но, уяснив себе
предмет, поставь его к сердцу тою стороною, какая, чаешь, будет
впечатлительнее, и созерцай его так.
б)
Не перебегай скоро от одной мысли к другой — это скорее рассеет, чем соберет и
окажет какое-либо действие на душу. И солнце не согрело бы ни одной твари на
земле, если бы пробегало по лицу ее мгновенно. Мерою рассуждения о том или
другом да будет сочувствие. Всякую мысль доводи до чувства и до тех пор не
отступай от нее, пока не проникнет она сердце.
в)
Если можно, не оставляй мысль голою, в одной, так сказать, рассудочной форме, а
облеки ее в какой-либо образ и носи его потом в голове, как постоянного
возбудителя. Всего лучше, если можно в одном образе сосредоточить несколько
поразительных представлений. Так, святитель Тихон, чтобы напечатлеть в уме
грешника мысль об опасности его положения, вот что говорит: “Над тобою — меч
правды, под тобою — ад, готовый пожрать тебя, впереди — смерть, сзади —
множество грехов, по правую и левую стороны — толпы злобных врагов: тебе ли
быть в беспечности?..” Образ легче вспоминается и держится в уме, действует
сильнее и впечатлительнее.
г)
Прибери краткие, но сильные изречения, применительно к твоему состоянию, и
потом чаще повторяй их в себе умственно или внешним словом. Например: Позна
вол стяжавшею, и осел ясли господина, а ты? Или о богатстве благости и
долготерпения нерадиши?.. По жестокости твоей и нераскаянному сердцу собираешь
себе гнев в день гнева и праведного суда Божия. Бди, не веси бо, когда Господь
приидет. Се ми гроб предлежит, се ми смерть предстоит. Камо пойду от Духа
Твоего и от лица Твоего камо бегу? — Оброцы греха смерть. Враг, яко лев, рыкая,
ходит. Дай отчет о приставлении домовне; емуже дано много, много взыщется от
него; раб, ведевый волю господина, биен будет много; помяни, откуда ниспал ecu
и прочее. Собери и запомни такие изречения и бей ими твое сердце. Может быть,
какое-либо из них станет огненною стрелою, которая поразит и разжжет.
С
одним рассуждением, однако ж, не оставайся, а перемежай его молитвою. Ведь мы
то же теперь делаем, как и тогда, когда хотим вырвать дерево, вросшее в землю.
Подходим и колышем, напрягая силу рассуждения с самим собою, себяуговаривания,
себяубеждения. Колышем, а вытащить не можем — глубоко вросли корни. Нет в нас
потому силы, нет силы и подрезать эти корни. Вот и ищи помощи!
а)
Во время ли рассуждения падет какое чувство на сердце или так возбудится какое
умиление — встань и молись. Молись, чтобы Бог освятил твой труд над своим
окаменелым сердцем, чтобы какой-нибудь твоей мысли дал силу, разрушающую и
созидающую, или Сам пришел бы и умягчил, пробудил, уязвил.
б)
В молитве сей сам молись; изреки то, что на душе, и свою кровную нужду открой
благонадежно словом простым, детским, кратким, а лучше и без слов, так припадай
к Богу в болезненном к Нему обращении.
в)
Не умствуй, не сочиняй молитв. Приступи в простоте, с одною нуждою своею, как
больной к врачу, как связанный к освободителю, расслабленный к восстановителю,
с искреннею исповедью немощи своей и бессилия одолеть себя и с преданием себя
Божию вседействию.
г)
Падай ниц, клади поклоны — многие, многие, бей в перси. И не отходи от молитвы,
пока движется молитва. Охладеет молитва, берись опять за размышление, а от сего
опять переходи к молитве.
д)
И для молитвы, как для рассуждения, прибери краткие к Богу воззвания и повторяй
их чаще: Пощади Твое создание, Владыко! — Боже, милостив 6уди мне грешному!
— О, Господи, спаси же! О, Господи, благопоспеши же! Припоминай церковные
возбудительные песни и пой их: Се жених грядет... Множество содеянных мною
лютых, помышляя, окаянный, трепещу страшнаго дне суднаго. Душе моя, душе моя,
востани, что спиши! — и подобные...
Так
трудя себя, бей непрерывно в двери милосердия Божия.
Чего
ищем, трудясь? Благодати Божией возбуждающей. Благодать Божия обыкла для
воздействия на нас избирать известные посредства, как сказано в описании
чрезвычайных действий благодати. Итак,приложи к себе сии посредства и ходи под
их осенением и влиянием. Не падет ли и на тебя из какого-нибудь луч благодати,
как падал на других, подобных тебе, грешников?
а)
Избирала Божия благодать для действия своего храмы Божии и церковный чин. Ходи
и ты в церковь и терпеливо, внимательно и благоговейно выстаивай
священнодействия. И вид церкви с устройством ее, и чин последования служб, и
пение с чтением — все может подействовать. И не дивно, что, вошедши в церковь
праздным, выйдешь оттуда зачавшим дух спасения.
б)
Действовала благодать чрез слово Божие. И себе возьми его и читай. Может быть,
встретишь такое место, которое поразит и тебя, как поразило Августина место, на
которое пали глаза его, по раскрытии Нового Завета.
в)
Умягчалось сердце иных грешников от бесед с людьми благочестивыми. Поди и ты
побеседуй. Слово за слово в беседе — не выпадет ли и такое, которое и у тебя
пройдет до разделения души и духа, судительно помышлениям и мыслям сердечным?
Может быть, живое слово, согретое любовию, пройдет до глубины сердца твоего и
потрясет составившиеся там твердыни греха.
г)
Сильною являлась молитва бедных. Поди и ты умножь милостыню, отри слезы
несчастных, устрой, если можешь, разорившихся. Молитвенный вопль нищего доходит
до неба и проходит небеса небес. Не изведет ли он и к тебе Ангела-руководителя
как к Корнилию сотнику?
Ходя
среди сих и подобных дел, будешь касаться сосудов и носителей благодати. Уканет
(ниспадет, капнет — Peд.), может быть, и на тебя откуда-нибудь
живительная роса ее и оживотворит замерзшие в тебе ростки духовной жизни.
Итак,
пришла мысль об исправлении своей жизни и своего нрава, — отгнавши отлагательство,
утесни и облегчи плоть свою подвигами телесными, отстрани заботы и развлечения
прекращением на время обычных дел и уединением, и затем, сосредоточившись в
себе вниманием, разными спасительными помышлениями напрягайся разогнать
ослепление, нечувствие и беспечность посредством рассуждения с самим собою или
разглагольствия с душою своею, перемежая его молитвою и постановлением себя под
влияние таких случаев, кои Божественная благодать избирала уже в посредство к
своему воздействию на души грешников.
Трудись,
напрягайся, ищи — и обрящешь; толцы — и отверзется тебе. Не ослабевай и не
отчаивайся. Но при всем том помни, что труды сии составляют только опыты усилий
с нашей стороны к привлечению благодати, а не самое дело, которого еще мы ищем.
Недостает главного — благодатного возбуждения. Очень заметно, что, рассуждаем
ли, молимся ли или другое что делаем, втесняем как бы нечто чуждое в свое
сердце, совне. Бывает, что соответственно силе напряжения некое воздействие от
сих трудов низойдет до известной глубины в сердце, но потом опять оттуда
извергается, по какой-то упругости непокоривого и непривычного к тому сердца,
подобно тому как извергается из воды палка, вертикально погруженная в воду.
Тотчас же после сего опять начинается холодность и дебелость на душе — явный
знак, что тут не было благодатного воздействия, а один наш труд и наше усилие.
Потому не успокаивайся на одних этих делах и не почивай на них, как будто онито
и были то, что тебе следует сыскать. Опасное заблуждение! Равно опасно думать,
что в этих трудах заключается заслуга, за которую необходимо должна быть
ниспослана благодать. Совсем нет! Это только приготовление к принятию, самое же
дарование совершенно зависит от воли Раздателя. Итак, при рачительном
употреблении всех предуказанных средств, ищущему следует еще ходить, ожидая
посещения Божия, которое, впрочем, не приходит с усмотрением, и никто не знает,
откуда оно приходит.
Когда
придет сия возбуждающая благодать, только тогда начнется настоящее внутри дело
перемены жизни и нрава. Без того успеха и ожидать нельзя — будут одни попытки
неудачные. Свидетель тому блаженный Августин, который долго маялся сам над
собою, а одолел себя уже тогда, когда осенила его благодать. Трудись, ожидая, в
верной надежде. Придет — и все устроит.
Естествен
после этого вопрос: что же такое благодатное возбуждение? В какое состояние оно
поставляет человека-грешника? И как состояние это разнится от других подобных
состояний? Надо знать характеристические черты возбуждения, чтобы не пропустить
его бесплодно и чтобы вместо него не принять какого-либо естественного
состояния. Состояние души, возбужденной благодатию, определяется по
противоположности состоянию души, усыпленной грехом:
1)
Грех разлучает Бога и человека. Человек, отходя от Бога ко греху, не ощущает
своей зависимости от Него, живет себе, как будто он не Божий и Бог не его, как
своевольный раб, бежавший от своего господина. Теперь это средостение
разоряется.
Чувство
зависимости от Бога возвращается. Человек живо сознает свою всецелую подчиненность Богу и полную
пред Ним ответственность. Прежде небо было для него медяно и словно густым
покровом простиралось над его главою, а теперь некоторый луч проходит сквозь
сей мрачный покров и указывает ему Бога, Владыку и вместе Судию. В нем
возбуждается с силою чувство Божества, со всеми Его совершенствами, и
неотразимо стоит в душе, исполняя ее всю. Тут основание и возможность будущей
благодатной духовной жизни.
2)
Грех окутывал прежде человека слепотою, нечувствием, беспечностию. В момент
воздействия благодати спадает эта трехслойная окаменелая чешуя с окованной ею
души. Человек теперь хорошо видит все безобразие свое внутри и не только
видит, но и чувствует. Вместе с тем сознает опасность своего положения,
начинает робеть за себя и заботиться о своей участи. И не только
западает в душу робость, но, при чувстве ответственности своей пред Богом,
страх, томление, досада, стыд начинают сильно поражать его сердце. Его
грызет совесть.
3)
Но тут же дается ему некоторое ощущение и сладости жизни по Боге. Чувствуя всю
непотребность греховной жизни и питая отвращение к ней, как морю зла, он вместе
предощущает, что в открывшейся теперь для его душевного ока области добра
сокрыты отрада и утешение. Она созерцается им, как земля обетованная, как место
блаженнейшее и безопаснейшее от всех треволнений. Сието предощущение и есть
преимущественно такое явление в душе грешной, которого человек сам собою
произвести никак не может. То — блага Божии и состоят в Его власти. Думать о
них — не значит ощущать их. Бог Сам вводит дух человека в Свою сокровищницу и
дает вкусить от благ ее.
4)
Заметь, сколь необходимо сие действие благости Божией на пути освобождения души
из области греха. Цель возбуждения благодатного и сила его — в том, что оно
извлекает человека из уз греха и поставляет на точке безразличия между добром и
злом. Весы воли нашей, в которых она склоняется то на ту, то на другую сторону,
должны теперь стоять в уровень. Но этого не будет, если не дать грешнику
вкусить хоть в предощущении сладость добра. Если не дать сего, то сладость греха,
как уже изведанная, сильнее влекла бы его к себе, нежели добро, и выбор все
падал бы на сторону сего последнего, как и бывает в задумываниях переменить
жизнь без благодатного возбуждения. Ибо то общий закон; ignoti nulla cupido, то
есть чего не знаешь, того не желаешь. Но когда, в благодатном возбуждении,
дается ему вкусить сладость добра, то и оно начинает привлекать его к себе, как
уже изведанное, в‡домое и ощущаемое. Весы равны. В руках человека полная
свобода действия.
5)
Таким образом, как блеском молнии, освещается все и в человеке, и вокруг него
при благодатном возбуждении. Он вводится теперь сердцем, на одно мгновение, в
тот порядок, из которого изгнан грехом, вставляется в цепи творения в ту связь,
из которой самовольно исторгся грехом. Оттого это действие благодати всегда
почти обозначается испугом и мгновенным потрясением, как спешно идущего в
задумчивости потрясает внезапно услышанное “стой!”. Если смотреть на это
состояние по понятиям психологическим, то оно есть не иное, как пробуждение
духа. Собственно, духу нашему
свойственно сознавать Божество и высший некоторый мир или порядок вещей,
возвышать человека над всем чувственным и уносить в чисто духовную область. Но
в греховном состоянии дух наш теряет свою силу и сорастворяется с душевностию,
а чрез нее с чувственностию до того, что будто исчезает в них. Вот теперь
благодатию он извлекается оттуда, поставляется, как на свещнице, во внутренней
нашей храмине и светит всему там сущему и оттуда зримому.
То
состояние, в какое поставляется душа в благодатном возбуждении, сходно со
многими естественными состояниями, с которыми его, однако ж, смешивать не
должно.
1)
При благодатном состоянии человек находится в некотором томительном, скорбном
состоянии недовольства собою и своим положением: однако ж это не то, что
скука. В скуке нет определенного предмета: тут человек крушится и грустит,
не зная сам, отчего и о чем; напротив, в благодатном возбуждении есть
определительный предмет скорби, именно: оскорбление Бога и осквернение себя. Та
душевна, а это духовно; та мучительна, мрачна, убивающа, отчего и говорят:
“Душит тоска”, а это оживляет и возбуждает. В обыкновенном нашем быту этих
неопределенных тоскований бывает немало, и каждое со своими оттенками. Между
ними достойно особенного замечания тоскование о родине небесной, чувство
недовольства ничем тварным, чувство глада духовного. И это одно из естественных
движений нашего духа. Когда мало-помалу умолкнут страсти, он поднимает свой,
внятно отзывающийся в сердце, вопль о стеснительном и униженном состоянии, в
котором его держат, почему его не питают тем, чем должно, а томят голодом. Это
— тоска по отчизне, воздыхание, которое Апостол слышал и во всей твари (см.:
Рим. 8, 22). Однако ж и это не то, что благодатное возбуждение. Оно есть одно
из естественных движений или отправлений нашего духа и одно само по себе немо и
бесплодно. Благодатное возбуждение на него нисходит и сообщает ему светлость и
оживленность.
2)
При благодатном возбуждении есть крушение духа, пробуждение тревог совести;
однако ж это совсем не то, что обыкновенное досадование на себя за промахи в
нашем быту, более или менее значительные. Мы терзаемся, когда не то скажем, не
так что сделаем, и вообще во всех случаях, где, как говорится, пришлось
осрамить себя, говорим даже при этом: “Ах, как совестно!” Но это совсем не то,
что голос совести в духе, теперь слышимый. Там человек имеет в виду только себя
и свои временные отношения, а здесь, напротив, себя и все временное совсем
забывает и видит только одного Бога оскорбленного и свои вечные отношения расстроенными.
Там он стоит за себя и человеческие правила, а здесь — за волю Божию и славу
Его. Там скорбит о том, что осрамился пред людьми, а здесь о том, что постыдил
себя пред Богом, до людей же и даже до целого света ему и дела нет. Затем — там
скорбь безотрадная, а здесь она растворяется некоторою отрадою. Ибо там вся
опора его на себе и других, и когда эта основа расстроилась, то ему некуда уже
обратиться, а здесь все от Бога, Которым он не чает быть отверженным, но
уповает на Него. И обыкновенные наши совестности подражают действиям совести
истинной: можно сказать, что они суть тоже действия совести, только искаженной,
низведенной из своего чина. Вместе с духом и она ниспала с свойственной ей
высоты, из области духовной, и впала в руки и власть душевно-телесности, стала
служить одним земным целям, стала, так сказать, светскою совестью, которая
сильнее чувствует оскорбления человека, нежели Бога.
3)
При возбуждении благодатном дается сердцу ощутить иную некую лучшую,
совершеннейшую, отраднейшую жизнь; однако ж это совсем не то, что бывает у тех,
кои чувствуют пробуждение светлых порывов и благороднейших стремлений (назвать
бы — движение идей). Эти явления сходны тем, что возвышают над обыкновенным
порядком вещей и стремят к осуществлению внушаемого; но они далеко расходятся в
направлениях и целях. Последние упирают в какуюто туманную область, а первое
обращает к Богу, в Нем указывает успокоение и дает предвкусить его. Цель
первого — жизнь в Боге с вечным блаженством, а у последних имеется в виду нечто,
конечно, всегда великое, особенное, но о чем ничего более нельзя сказать, кроме
“нечто”. Разительнейшая же разность их в том, что последние прерываются и
действуют поодиночке: дух пробуждается здесь у одного — одною, у другого —
другою стороною; первое же обнимает весь дух всесторонне и, ставя его у цели,
удовлетворяет его или дает предвкусить полное в сем порядке удовлетворение.
Порывы высших стремлений духа суть остатки образа Божия в человеке — образа
разбитого, посему и обнаруживаются подобно тому, как лучи раздробленные и
рассеянные. Надобно собрать эти лучи в одно, как бы сконцентрировать, и тогда в
фокусе образуется луч зажигающий. Сието, так сказать, сконцентрирование лучей
духа, единичного в себе, но раздробившегося в многочастной душе, и производит
возбуждающая его благодать и возжигает огнь жизни духовной, не в холодное
созерцание поставляя человека, а в некое горение живительное. Такое собрание
духа воедино сходится в чувстве Божества: тут и зародыш жизни. Так и в природе:
до тех пор не является жизнь, пока силы ее действуют раздробленно, но как скоро
высшая сила собирает их воедино, тотчас является живое существо, например
растение. Так и в духе. Пока стремления его прорываются раздробленно — то одно,
то другое, и одно в одну сторону, а другое в другую, — нет в нем жизни. Когда
же высшая, Божественная сила благодати, одновременно наитствуя дух, сводит все
его стремления воедино и держит их в сем едином, — тогда и огнь жизни духовной.
По
таким признакам легко отличить благодатное возбуждение от обыкновенных явлений
духовной жизни в человеке, чтобы не смешать и, главное, не пропустить
воспользоваться им к своему спасению. Это особенно надобно знать тем, на коих
благодать Божия воздействует без предварительных трудов их и не с особенною
силою. Возбужденного состояния пропустить без внимания нельзя, но можно не
обратить на него внимания должного и, побывши в нем, опять низойти в обычное
круговращение движений души и тела. Возбуждение не завершает дела обращения
грешника, а только зачинает, и после него предлежит труд над собою, и труд
очень сложный. Все, впрочем, относящееся сюда совершается в двух поворотах
свободы: сначала в движении к себе, а потом от себя к Богу. В первом человек
возвращает себе потерянную над собою власть, а во втором себя приносит в жертву
Богу — жертву всесожжения свободы. В первом доходит он до решимости оставить
грех, а во втором, приближаясь к Богу, дает обет принадлежать Ему единому во
все дни жизни своей.
[3] При всем том никак не излишне иметь под руками душеспасительные книги, в которых ясно и с силою были бы раскрыты все предметы, о которых следует рассуждать с собою. Неоцененны в сем отношении в писаниях святителя Тихона статьи о грехе, об ослеплении, о прощении некающемуся, келейные письма. В пособие к сему именно рассуждению с собою издается сборник святоотеческих писаний, под заглавием: “Востани спяй...”
