Предыдущая | Содержание | Следующая
О том, как совершается, зреет и крепнет в нас христианская жизнь, или то же о порядке богоугодной жизни.
Утвердим
внимание наше на том, что человек только что обратился от тьмы к свету, из
области сатанины к Богу, только что вступил в новый путь, на котором не сделал
еще ни одного шага, но горит ревностию все сделать, что окажется нужным для
того, чтобы устоять в начатом деле и не поддаться опять прежним своим
властителям, отдалявшим его от Бога и Спасителя и увлекавшим в погибель.
Спрашивается
теперь: куда ему идти и что должен он делать, дабы прийти куда должно, и прийти
верно, прямо, скоро, успешно? Цель, к которой должен все свое внимание и все
труды направлять обратившийся, и есть последняя цель человека и
домостроительства спасения, именно — богообщение, живой союз с Богом,
удостоение вселения Его. Тогда только успокоится ищущий и ревнующий дух, когда
стяжет Бога, вкусит Его и насытится. Потому для него первый закон: ищи Бога,
взыщи лица Его выну (ср.: Пс. 104, 4). В чем состоит сие благо — для
человека непостижимо. Сам он даже и не подумал бы о такой высоте. Но когда Богу
угодно было назначить ему сей чин, дерзко было бы человеку отвергать его
неверием, невниманием, опущением из мысли, даже при трудах. Вселюся в них, говорит
Бог, и это — всеми Лицами Пресвятыя Троицы (2 Кор. 6, 16). О Боге Отце и Себе
говорит Господь: к нему (верующему и любящему) приидем, и обитель у
него сотворим (Ин. 14, 23). О Себе Едином: ...вниду к нему и вечеряю с
ним (Апок. 3, 20); и еще яснее: Аз во Отце Моем, и вы во Мне, и Аз в вас
(Ин. 14, 20). О Духе же Святом говорит Апостол: Дух Божий живет в вас
(Рим. 8, 9).
Должно
заметить, что это вселение Бога не есть только мысленное, какое бывает в
богомыслии от лица человека и в благоволении со стороны Бога, а есть живое,
жизненное, к коему те должны быть почитаемы только средством. Умное и сердечное
устремление к Богу, под благоволением Божиим приготовляет человека к приятию
Бога истиною; это такое единение, в коем, не поглощая сил и лица человеческого,
Бог является действующим в нем и еже хотети и еже деяти (Флп. 2,
13); и человек, по Апостолу, не ктому себе живет, но живет в нем Христос (ср.:
Гал. 2, 20). Это цель не только человека, но и Самого Бога. Все сотворенное в
Боге и Богом стоит. Свободные твари уступлены себе самим, но не окончательно и
не вконец, а с тем, чтобы и они себя отдали Богу вседействующему, не составляя
из себя особого в Царстве Божием царства, независимого от Бога. Может казаться
странным, что общения с Богом достигать еще должно, когда уже оно есть или
дается в Таинстве крещения или покаяния, ибо говорится: елицы во Христа
крестистеся, во Христа облекостеся (Гал. 3, 27); или: Умросте, и живот
ваш сокровен есть со Христом в Боге (Кол. 3, 3). Да и по простому понятию
Бог везде есть, не далече от коегождо нас, да поне осяжем Его (Деян. 17,
27), и готов вселиться во всякого, готового принять Его. Только одно нехотение,
небрежение, грешность отделяют нас от Него. Теперь, когда покаявшийся отверг
все и себя предает Богу, — что препятствует вселению Бога в него?
В
устранении такого недоумения надобно отличать разные виды богообщения. Оно
начинается с минуты возбуждения и обнаруживается, со стороны человека,
исканием, стремлением к Богу, со стороны же Бога — благоволением, содействием,
покровом. Но Бог еще вне человека и человек вне Бога, не сопроникаются, не
взаимновходны. В Таинстве крещения или покаяния Господь благодатию Своею входит
внутрь человека, живо сообщается с ним и дает ему вкусить всю сладость
Божества, так обильно и ощутительно, как свойственно совершенным, но потом
опять сокрывает сие заявление Своего общения, только по временам возобновляя
его — и то легко, как в отражении только, а не в подлиннике, оставляя человека
в неведении о Себе и Своем в нем пребывании до определенной меры возраста или
воспитания по мудрому Своему руководству. После же сего Господь осязательно
являет Свое вселение в духе человека, который тогда становится храмом
преисполняющего его Триипостасного Божества.
Итак,
есть три вида богообщения: одно — мысленное, бывающее в период обращения, а
другие два — действительные, но одно из них — сокрытое, невидимое для других и
незнаемое самим, другое же — и для других явное. Первый вид общения, самый
понятный и общий, не перестает и во второй степени и даже в третьей, потому что
жизнь духовная есть жизнь умная; однако ж в сих степенях отличается от первого
своего свойства характеристически, чего, впрочем, изъяснить словом нет никакой
возможности. Вся жизнь духовная состоит в переходе от мысленного богообщения к
действительному, живому, ощущаемому, являемому.
Мы
смотрим на человека покаявшегося — следовательно, на такого, который
действительно вступил в общение с Богом, но еще скрытное, тайное, не являемое,
и имеет целью достигнуть общения полного, ощущаемого, осязаемого. Надобно
точнее определить себе все это и увериться, потому что на сих понятиях должна
строиться вся деятельность покаявшегося во спасение; именно: что в Таинстве
покаяния (или крещения) нисходит благодать ощутительно для духа, но потом
скрывается от сознания, хотя не отходит делом, — и это до очищения сердца,
когда она вселяется видимо и окончательно. Очевидно, что наставниками нам в сем
деле могут быть только святые отцы. Из них никто так хорошо не изобразил сего,
как святой Диадох, епископ Фотики, и святой Макарий Египетский. Приведем их
свидетельства на наши положения.
1)
Благодать вселяется в человека и бывает при нем с минуты принятия Таинства.
«Благодать, — говорит святой Диадох, — с самого того мгновения, в которое
получаем крещение (или покаяние), поселяется в самой глубине yмa...” [5] Еще:
«Божественная благодать чрез святое крещение сочетавает себя с непостижимою
некоею любовию, чертами изображения по образу Божию, в залог подобия [6]. Святой
Макарий: «Благодать непрестанно присутствует с человеком, еще с малых лет
соединившись и укоренясь, как бы нечто природное и неотделенное в сердце его,
соделавшись с ним как бы одно существо” [7].
2)
При первом вселении своем чрез Таинства благодать сия сподобляет человека
полного вкушения блаженства от богообщения. «Всесвятый Дух, — говорит святой Диадох, — в начале
усовершения, если ревностно возлюбим добродетель Божию, дает душе вкусить
сладости Божией всем чувством и удовлетворительно, для того чтобы ум имел
точное познание о конечной награде богоугодных трудов [8]. Еще: «Благодать сначала
обыкновенно озаряет душу своим светом так, что она может обильно ощущать его» [9].
Сие ощутительное осенение благодати вначале изображается белою одеждою, в какую
на семь дней одеваются крещаемые. Что это не один обряд, видно из
примеров святых обращенных, ибо иных видимо одевал свет, на других нисходил
голубь, у иных просветлялось лицо. Вообще же, все, истинно приступавшие ко
Господу, ощущали сие некоторым взыгранием духа своего, подобным тому, каким
взыгрался Предтеча Господень во чреве Елисаветы при приближении Матери Божией и
в Ней Господа. В житии Симеона и Иоанна (21 июля) говорится, что они видели
свет около брата, окрещенного и приявшего образ монашеский, — и это семь
дней. Ощутив, по приятии образа, и в себе действие Божие особенное, они
взыскали сохранить его навсегда, для чего тотчас же и удалились на уединение —
способнейший к тому образ подвижничества.
3)
Потом благодать скрывает себя от спасаемого, и хотя пребывает в нем и
действует, но так, что тот не замечает сего, и до того не замечает, что нередко
считает себя оставленным от Бога и гибнущим, от чего впадает в тугу, сетование
и даже легкое нечаяние. Так, святой Диадох, после приведенных пред сим мест,
продолжает: «Впрочем, долго потом скрывает драгоценность сего животворного
дара, чтобы мы, хотя исполним все добродетели, считали себя совершенно ничем,
потому что не обратили еще святой любви как бы в навык себе» [10], «но, в
продолжение подвигов, производит в богословствующей душе свои тайные действия
неизвестным для нее образом, дабы в первом случае склонить нас, призываемых от
неведения к ведению, с радостию вступить на стезю Божественных созерцаний, а во
втором, среди подвигов, охранить наше знание от тщеславия» [11]. В другом месте он
объясняет, как вообще действует благодать: «Благодать сперва утаевает свое
присутствие, выжидая произвола души, и как скоро человек совершенно обратится
ко Господу, тогда неизъяснимым каким-то ощущением открывает сердцу свое
присутствие и опять ожидает движения души, попуская между тем диавольским
стрелам достигать до глубокого чувства ее, дабы она с ревностнейшим
произволением и с смиреннейшим расположением взыскала Бога... Впрочем, надлежит
знать, что, хотя благодать и утаевает от души свое присутствие, однако же
подает ей помощь скрытным образом, дабы показать врагам, что победа принадлежит
единственно душе. Посемуто душа бывает тогда в унынии, скорби, уничижении и
даже умеренном отчаянии» [12]. И святой Макарий Египетский говорит, что «сила
благодати Божией, бываемая в человеке (которая уже есть, дарована), и дар
Святаго Духа, коего верная душа прияти сподобляется великим трудом, — многим
ожиданием, долготерпением, искушениями и испытаниями приобретается», разумея не
первое ее получение, а ее полное вселение и действие, как видно из его слов,
где говорит он, что благодать, с великим долготерпением, премудростию и
таинственным ума испытанием в человеке, уже долгое время в разных случаях
подвизавшемся, действовать начинает [13]. Он же объясняет это примерами Авраама,
Иакова, Иосифа и Давида, кои, получив великие обетования, потом долгое время
должны были страдать в безвестности, пока наконец увидели исполнение
обетований [14]. Надобно заметить, что эта сокровенность и неощутимость бывает не
сплошная, а по временам растворяется утешениями, хотя утешения сии — совсем
другие, нежели те, которые бывают после, по вселении Духа.
4)
Наконец, когда кончится сей период сокровенного богообщения и Божия в душе
действования, продолжение которого не в руках человека, а в руководительной
премудрости спасающей человека благодати, Бог особенным образом вселяется в
человека, видимо преисполняет его, соединяется и общается с ним, что и
составляет цель всего подвижничества и всех трудов со стороны человека, и всего
домостроительства спасения от лица Божия, и всего, что бывает с каждым
человеком в жизни настоящей от рождения до гроба. У святого Макария говорится,
что дело благодати после долгих испытаний наконец совершенно показывается, и
душа приемлет полное всыновление Духа. Бог Сам Себя вверяет сердцу, и человек
удостаивается быть един дух с Господом. Испытанный, по Диадоху, делается уже
вполне жилищем Святаго Духа. Благодать озаряет все его существо в глубочайшем
каком-то чувстве [15]. Действие это открывается или сопровождается разным у разных
людей образом.
Эти
два способа действительного богообщения прекрасно изобразил и описал премудрый
Сирах, говоря о Премудрости, которая и есть спасающая нас Божия благодать: яко
стропотно ходит с ним в первых, боязнь же и страх наведет нань и помучит его в
наказании своем, дондеже веру имет души его и искусит его во оправданиих своих,
и паки возвратится прямо к нему и возвеселит его и открыет ему тайны своя
(Сир. 4, 18-21).
Яко
стропотно ходит с ним в первых —
то есть сурово, строго, немилостиво, с некоторою как бы нелюбовию.
Боязнь
же и страх наведет нань —
страх оставления Божия и готового всегда нападения лютых врагов; причем, по
Диадоху, благодать действует подобно матери, скрывающейся от дитяти, которое
потому, из боязни, и начинает кричать и искать матери, особенно когда увидит
при себе чужие лица [16].
И
помучит его в наказании своем — долго продержит его в сем сокровенном и строгом своем обучении. По святому
Макарию, «благодать многоразличными образами, по своему произволению и
сообразуясь с пользою человека, все располагает, держит его во многих
искушениях и таинственном ума испытании и прочее [17].
Дондеже
веру имет души его и искусит его в оправданиих своих — то есть доведет его до того, что на него
можно будет положиться вполне, как на испытанного и верного. У святого Макария
сказано: «Когда воля, по многом искушении, Святому Духу благоугождающею
является и чрез долгое время показывает себя в том терпеливою и непоколебимою;
когда душа ни в чем не оскорбляет Духа, но с благодатию во всех заповедях согласна»,
тогда И
паки возвратится прямо к нему, —
то есть открыто, лицом к лицу, явится к нему как бы снова после разлуки и
несвидания. Тогда, по святому Макарию, дело благодати в нем совершенно является
— он приемлет полное усыновление [18]; или, по Диадоху, благодать озаряет все
существо его в глубоком каком-то чувстве, и он делается вполне жилищем Святаго
Духа: знаменается на нем свет лица Божия (см.: Пс. 4, 7); Господь и Бог
приходит и обитель в нем сотворяет (см.: Ин. 14,23).
И
возвеселит его. — Возрадуется сердце ваше, говорит Господь, и радости вашея никтоже возмет от вас
(Ин. 16, 22). Царство Божие — радость о Дусе Святе (Рим. 14, 17). Свет,
сияющий в человеке, говорит святой Макарий, так всю внутренность пронзает, что
он весь, погрузясь в сей сладости и приятном чувствии, находится вне себя ради
преизобилующей любви и сокровенных Таинств, собою созерцаемых. «Душа пламенеет
тогда, — говорит святой Диадох, — и с неизъяснимою какою-то радостию и любовию
стремится тогда выйти из тела и отойти ко Господу и как бы не знать временной
сей жизни».
И
открыет ему тайны своя —
тайны Божественной премудрости, достопоклоняемыя Троицы, домостроительства
спасения, усвоения его, тайны греха и добродетели, промышления о тварях умных и
вещественных, и вообще всего Божественного порядка вещей, как это подробно
изображается у святого Исаака Сирианина в послании к Симеону. «Когда ум
обновится и освятится сердце... тогда ощущается духовное познание творений,
воссиявает в нем созерцание тайн Святыя Троицы с тайнами достопоклоняемого оной
смотрения о нас, и тогда он получает всесовершенное познание надежды будущего.
Такой не учится, не исследывает, но созерцает славу Христову, наслаждается
удовольствием созерцания тайн нового мира. Такое совершенство познания приходит
с приятием Духа, Который вводит дух наш в тот мир, порядок или область
созерцаний” [19]. Дух Святый отъемлет от души покрывало, восхищает ее в оный век и
вся чудная ей показует [20].
Итак,
теперь очевидно, что к обращенному чрез Таинства приходящая благодать единится
с ним и сначала дает ему вкусить всю сладость жизни по Богу, а потом скрывает
от него свое присутствие, оставляя его действовать как бы одного, среди трудов,
потов, недоумения и даже падения; наконец, по прошествии сего периода
испытания, вселяется в него явно, действенно, сильно, ощутимо.
Спрашивается:
что за причина, что благодать Божия вселяется не вдруг вполне, или, что то же,
что не вдруг открывается торжество полного общения души с Богом? Надобно знать
эту причину, чтобы действовать против нее, и действовать успешнее, потому что
только устранением ее и можно достигнуть полного вселения благодати.
Чтобы
понять, почему это так бывает, обратимся к внутреннему строению обратившегося.
Грех овладевает человеком и увлекает к себе его внимание, и все стремления, и все
силы его. Действуя под влиянием греха, человек всего себя пропитывает им и все
части своего существа, и все силы приучает к деятельности по его внушению. Эта
пришлая, отвне навязанная деятельность от долгого пребывания до того сродняется
с нами, что обращается уже в природную, принимает вид естественной, а потому
неизменной и необходимой. Так срастаются, например, кичение с умом,
своекорыстие — с пожеланиями, похотливость — с сердцем, со всеми начинаниями —
самость и некоторая неприязненность к другим. Таким образом, в своем сознании и
произволении, в силах души — уме, воле и чувстве, во всех отправлениях тела, во
всех своих делах внешних, в поведении, в сношениях, правилах и обычаях —
человек весь проникнут грехом, то есть самостию, страстностию, самоугодием. У
святого Макария это изображается так, что грех, по падении вошедший в нас,
имеет будто весь образ человека, почему и называется он человеком плотским,
душевным, внешним, и потому облек своими частями соответственные части нашей
природы: ум умом, волю волею и прочее, и, подавив собою естественную
деятельность сил наших, выдавал за них деятельность свою неестественную,
содержа между тем человека в той уверенности, что онато и естественна. В сем
мраке, под гнетом греха, в области сатанинской пребывает всякий человек не
обращенный, не покаявшийся, не пришедший до решимости служить Богу в духе и
истине [21].
Пришедшая
Божия благодать — сначала чрез возбуждение, а потом чрез период обращения —
рассекает человека на человека, вводит его в сознание сей двойственности, в
видение неестественного и того, что должно быть естественно, и доводит до
решимости отреять или очистить все неестественное, чтоб явилось в полном свете
естество богоподобное. Но очевидно, что такая решимость есть только начало
дела. В ней человек только еще сознанием и произволением вышел из области
пришлой, качествующей в нем неестественности, отказался от нее и приложился к
естественности ожидаемой и желаемой: но на самом деле во всем своем составе
остается еще таким, каким был, то есть пропитанным грехом, и в душе по всем
силам, и в теле по всем отправлениям качествует страстность, как и прежде, с
тем только различием, что прежде все это желалось, избиралось и действовалось
от лица человека, с желанием и услаждением, теперь же оно не желается, не
избирается, а ненавидится, попирается, гонится. Человек при этом вышел из себя,
как бы из смердящего трупа, и зрит, какую какая часть его источает страстную
вонь, и против воли обоняет иногда, до омрачения ума, весь смрад, издаваемый
собою.
Таким
образом, истинная благодатная жизнь в человеке вначале есть только семя, искра;
но семя, всеянное среди терния, искра, отвсюду закрываемая пеплом... Это еще
свеча слабая, светящая в самом густом тумане. Сознанием и произволением человек
прилепился к Богу, и Бог восприял его, соединился с ним в сей самосознающей и
произволяющей силе, или уме и духе, как говорится об этом у святых Антония и
Макария Великого. И доброго, спасенного, богоугодного в человеке только и есть.
Все другие части находятся еще в плену и не хотят и не могут еще покорствовать
требованиям новой жизни: ум не умеет мыслить по-новому, а мыслит по-старому;
воля не умеет хотеть по-новому, а хочет по-старому; сердце не умеет чувствовать
по-новому, а чувствует по-старому. То же и в
теле, во всех его отправлениях. Следовательно, он весь еще нечист, кроме
единой точки, которую составляет сознающая и свободная сила — ум или дух. Бог
чистейший и соединяется с сею единою частию, все же другие части, как нечистые,
остаются вне Его, чужды Его, хотя Он готов преисполнить всего человека, но не
делает сего потому, что человек нечист... Затем, коль скоро он очистится, Бог
тотчас являет полное Свое вселение. Святой Григорий Синаит пишет: «Если
естество наше посредством Духа не сохранится от скверны и не сделается так, как
было, чистым, то ни в нынешней, ни в будущей жизни не возможет соединиться со
Христом в одно тело и дух; ибо всеобъемлющая и соединительная сила Духа не
обыкла к новой ризе благодати в восполнение пришивать рубище ветхих
страстей” [22]. Нельзя Господу вселиться вполне — жилище еще не приготовлено;
нельзя излиться в него благодати вполне — сосуд еще худ. Сделать это значило бы
напрасно иждивать (расточать — Ред.) и губить сокровища духовные. Кое
общение свету к тме, или Христу с велиаром? (2 Кор. 6, 14-15). И Господь,
обетовая прийти со Отцем и обитель сотворить, поставляет непременным к тому
условием исполнение заповедей, — разумеется, заповедей всех, иначе — правую во
всем деятельность, которая невозможна без правоты сил, а правота сил без
отторжения от них прившедшей неправоты, или отребления (отбрасывания — Ред.)
греховности и страстности. Сюда можно отнести, некоторым образом, следующее
место: Аще речем, яко общение имамы с Ним, и во тме ходим, лжем и не творим
истины; аще же во свете ходим, якоже Сам Той есть во свете, общение имамы друг
ко другу (1 Ин. 1, 67). Тьма эта есть тьма страстей, потому что после
святой Иоанн в таких же местах употребляет вместо ее нелюбовь и троякую похоть
(см.: 1 Ин. 2, 10-11, 16). Свет же, по противоположности, есть свет добродетелей;
и опять потому же, что после свет у него заменяется добродетелями. Отсюда
видно, что тогда только и можно истинно стоять в совершенстве богообщения,
когда прогнан мрак страстей и воссиял свет добродетелей, когда они
напечатлелись, срослись как бы с существом нашим, облекли и проникли собою силы
наши, изгнав, вытеснив из них страсти так, чтобы быть уже не отсвечиваемыми, а
самосветящими. До того же времени богообщение так сокровенно, так безвестно,
что может казаться не сущим и в некоторой степени должно быть почитаемо
ненадежным, нерешительным, неполным, или не соответствующим себе.
Итак,
что Господь, пришедши в союз с духом человека, не вдруг вполне преисполняет или
вселяется в него, это зависит не от Него, готового все преисполнить, а от нас,
именно от страстей, растворившихся с силами нашей природы, еще не отторженных
от них и не замененных противоположными добродетелями. «Греховные страсти, —
говорит святой Антоний Великий, — не позволяют Богу сиять в нас [23]. Если же
главная цель, к которой должен стремиться покаянник, есть полное богообщение,
светоносное, блаженное, главнейшее же препятствие к сему составляет бытие в нем
качествующих и действующих еще страстей, ненапечатление добродетелей и
неправота сил, — то очевидно, что главнейшим делом своим, тотчас по обращении и
покаянии, он должен поставить искоренение страстей и напечатление добродетелей
— одним словом, исправление себя... Удаление всего неправого и приятие или
помещение правого, прогнание греховных страстей, привычек, недостатков, даже
как будто естественных, и других неправостей, будто извинительных, и
приусвоение добродетелей, добрых нравов, правил и вообще всесторонней
исправности, не упуская, однако ж, из внимания последней своей цели, но
действуя со всем рвением против страстей, очи ума, между тем, иметь обращенными
к Богу, — в этом состоит исходное начало, которого должно держаться в
построении всего порядка богоугодной жизни, которым должно измерять прямоту и
кривость изобретаемых правил и предпринимаемых подвигов. В этом должно
убедиться как можно полнее, потому что все, кажется, заблуждения деятельные
происходят от незнания сего начала [24]. Не разумея силы сего, иные
останавливаются на одной внешности упражнения и подвизания, другие — на одних
делах добрых и навыке в них, не простираясь выше, а третьи прямо идут в
созерцание. Все сие нужно, но всему своя чреда. Сначала все — в семени, потом
развивается не исключительно, но преимущественно в той или другой части, однако
ж неизбежна постепенность — восход от внешних подвигов к внутренним, а от тех и
других — к созерцанию, а не наоборот.
Уверившись
в этом, мы теперь легко можем извлечь руководительные правила для богоугодной
жизни, или дух и строй подвижничества.
Воротимся
несколько назад и станем опять вниманием своим пред человеком,
посвятившим
себя Богу и давшим обет действовать всегда и во всем по воле Его, во славу Его,
богатеть истинно добрыми делами. Решившись на это, чем другим может он
действовать в сем роде, когда, как мы видели, ни та, ни другая наша часть не
способна к тому? Грех возненавиден в духе, но тело и душа сочувствуют ему,
льнут к нему, потому что облечены страстями. Добро или воля Божия возлюблены в
духе, но тело и душа не сочувствуют ему, отвращаются от него, или, если нет
сего, не умеют делать его. Потому решившийся, по ревности своей, пребыть верным
обету данному и, по сознанной необходимости, пребывать в добре, неизбежно в
каждом добром деле (а недобрых у него и не должно быть) должен противиться
требованиям своего тела и души и, отказывая им, в этом понуждать их на
противное. А так как тело и душа не отходят от его лица, а составляют его же,
то это — то же самое, что противиться себе в худом и принуждать себя на добро.
Самопротивление и самопринуждение — это два оборота возрожденной в духе
ревности, форменные как бы начала подвижничества. То и другое составляет
борение человека с собою, или, иначе, подвиг.
Отсюда
обратившийся покаянник, с первых минут новой жизни, неизбежно вступает в
подвиг, в борение, в труд, и начинает несть тяготу, иго. И это до того существенно,
что единственно верным путем добродетели всеми святыми признается его
болезненность и притрудность, а противная тому льгота есть признак пути
ложного: Царствие Божие нудится, и нуждницы восхищают е (Мф. 11, 12).
Кто не в борении, не в подвиге, тот — в прелести. У Апостола сказано: кто не
терпит, тот не сын (см.: Евр. 12,78).
Итак,
ревнующий ревнует о подвигах самопринуждения и самопротивления с целью
самоисправления, или возведения себя в чистоту первозданную, чтобы тем скорее
удостоиться богообщения. Очевидно, что чем он ретивее, тщательнее,
стремительнее делает это, тем успешнее достигает своей цели. Это то же, что кто
ненавистнее и неприязненнее идет против себя, круче и решительнее действует,
тот скорее вступает в чистоту. Оттого видим, что все святые, востекшие на
высоту христианского совершенства, вслед за обращением начинали самые строгие
подвиги самоумерщвления — посты, бдения, долулегания (на земле лежания — Ред.),
уединения и прочее. Это была сознательно избранная, благодатию внушенная мера,
принятая к скорейшему созрению, и оно действительно скоро подавалось. Напротив,
облегчения, остановки, жаления себя, хоть не постоянные, замедляли и замедляют
всегда ход духовного спеяния (возрастания — Ред.).
Итак,
дело решившегося: ревнуй, решительнее берись за подвиги, тоже решительнейшие и
приспособленнейшие, — ведь и между ними одни более, а другие менее способствуют
к умерщвлению страстей и напечатлению добродетелей. Уж если это страдательное
состояние неизбежно, хоть и переходно, то что за смысл растягивать это дело по
одной оплошности? Нерешительность, оплошность, вялость — великая препона.
Решился,
так не стой, а ратуй; это — от лица человека. Но надобно при этом постоянно
содержать в мысли, что, хотя безжалостное к себе ревнование спасительно для обратившегося,
однако же успех и плоды его трудов и подвигов, то есть воздействие и влияние их
на очищение страстей и образование истинного добронравия, — не от него. Плод
подвигов засеменяется и зреет под ними, но не ими и не чрез них единственно, а
от благодати. Аз насадих, Аполлос напои, Бог же возрасти (1 Кор. 3, 6).
Как жизнь духовная началась Божиею благодатиею, так ею же может только и
храниться, и зреть. Силен есть, говорит Апостол, начный в вас дело и
до конца совершит его (ср.: Флп. 1, 6). Первое семя новой жизни состоит из
сочетания свободы и благодати, и спеянием ее будет развитие сих же одних
элементов. Как там, полагая обет жить по воле Бога, во славу Его, говорил
кающийся: «Только Ты укрепи и утверди», — так и во все последующее время он
поминутно должен полагать, так сказать, себя в руку Божию с молитвою: «Ты Сам
соверши, что воле Твоей угодно», чтобы таким образом, как в сознании и
произволении, так и на самом деле Бог был действуяй в нас, и еже хотети, и
еже деяти о благоволении (Флп. 2, 13). Минута, в которую человек сам чает
что-нибудь произвести над собою и в себе самом, есть минута погашения жизни
истинной, духовной, благодатной. В сем состоянии, несмотря на непомерные труды,
истинного плода не бывает. Бывают следствия, которых нельзя назвать худыми,
если смотреть на них отдельно; но в ходе дела они — остановка и уклонение, а
нередко и зло, ибо ведут к кичению, самомнению, кои суть семя диавольское, им
всеваемое и с ним сродняющее. При этом к делу Божию в нас примешивается не
Божие и портит его, так что вместо того, чтобы возводить опомнившегося
человека, благодать предварительно будет еще очищать и отреблять (откидывать
сор, ненужное — Ред.), попорченное самодельностию. Или не весте, что
Христос в вас, учит Апостол, разве точию чим неискусни есте (ср.: 2
Кор. 13, 5). Соединившись с Господом в Таинстве покаяния или крещения, Ему себя
и предать должны, да вошедши в нас Сам, как Господь всяческих, Он, имиже
весть судьбами, устроит наше спасение. Сказал Господь: без Мене не
можете творити ничесоже (Ин. 15, 5), — надобно поверить и просить, чтобы Он
делал в нас, чтобы нас очищал от страстей, напечатлевал в нас добродетели и
творил все то, что целительно. Это существенное настроение покаянника: «Имиже
веси судьбами, спаси мя, Господи, а я буду трудиться и нелицемерно, без
уклонений, перетолков, по чистой совести творить все, что уразумею и смогу!»
Кто так настроит себя внутри, того действительно воспринимает Господь и
действует в нем, как царь. У него учитель — Бог, молитвенник — Бог, хотетель и
деятель — Бог, плодоносец — Бог, властитель — Бог. Это — семя и сердце
небесного в нем древа жизни.Но для него непременно должна быть
вещественно-духовная ограда. Эту ограду составляют руководитель и правила.
Покаявшийся,
предав себя Богу, тотчас поступает под Его непосредственное руководство и
приемлется Им. Кто успеет сделать это, как должно, вначале, тот спешно, ровно и
благонадежно ведется Божиею благодатию к совершенству. Но на самом деле таких
очень мало. Это — избранники Божии, кои, неимоверно-быстрым порывом от себя,
полагали себя Богу в руки, были Им принимаемы и водимы. Таковы, например, Мария
Египетская, Павел Фивейский, Марко Фраческий и другие. Их спасло одно
решительное предание себя Богу. У Марии Египетской, во всех ее жестоких бранях
со страстями, было правилом — повергать себя в руку Божию, и страсти отходили,
известно, по подвиге. То же, без сомнения, делала она и в других случаях:
обращалась, например, за вразумлением и получала его.
Но
такой путь не был и не мог быть всеобщим. Он принадлежал и принадлежит
особенным избранникам Божиим. Другие все зреют под видимым руководством опытных
мужей. Стоя в той вере, что только Бог возращает, покаянник, чтоб успеть,
непременно должен предаться отцу-руководителю. Необходимость этого
представляется потому, что нет полного предания себя Богу, — недостаток,
принадлежащий большинству. До него должно зреть и зреть многими опытами, а до
образования его нет точки, к коей прикасалась бы руководящая рука Господня, —
нет как бы повода, за который весть должно. Следовательно, без этого условия
начинающий сам делать дело спасения неизбежно будет идти путем, о коем нельзя
решительно сказать, что он есть путь верный, а это и опасно, и томительно для
духа. Святой Антоний Великий, когда пришел к мысли, верны ли его правила,
тотчас начал вопиять: «Скажи мне, Господи, путь», — и, получив уверение,
успокоился. Вступающий в духовную жизнь — то же, что вступивший в обыкновенный
путь. Так как путь этот нам неизвестен, то и надобно, чтобы кто-нибудь проводил
нас. Самонадеянно было бы остановиться на мысли, что я и сам могу... Нет, тут
ни сан, ни ученость — ничего не помогает. Не менее самонадеянно и то, если кто,
без крайней нужды, имея возможность снискать руководителя, не избирает его, в
той мысли, что Бог непосредственно будет руководить его. Действительно, ведение
к совершенству принадлежит Богу, приявшему нас, но под руководством отца. Отец
не возносит на степени, а способствует быть возводимыми от Бога. Однако ж, в
обыкновенном порядке, Бог ведет нас чрез других, вразумляет, очищает, сказывает
волю Свою. Оставшийся один, сам с собою, находится в крайней опасности, уже не
говоря о том, что он будет биться и толочься на одном месте почти без всякого
плода. Не зная ни подвигов и упражнений духовных, ни порядка в них, он будет делать
только и переделывать, как взявшийся за дело не умеючи. Нередко по сей причине
многие застаиваются, хладеют и теряют ревность. Но главная опасность оному — от
внутренней нестройности и лести сатанинской. У начавшего внутри — туман, как от
испарений смрадных, от страстей и неправых изданий из себя, из испорченных сил.
Он есть у всякого, более или менее густой, судя по предшествовавшей
испорченности. В тумане же этом как хорошо и верно различать предметы?
Блуждающему в тумане нередко и малый ряд травяников кажется лесом или деревнею
— так и начавшему в духовной деятельности неизбежно видится многое там, где
ничего нет на самом деле. Вразумить и разъяснить, в чем дело, может уже только
глаз опытный. Опять же он — больной: как же он будет врачом себе? Уморит и
задушит он себя из одной любви к себе: ведь и тела не врачуют сами врачи. Но
главнейшая при этом опасность — от сатаны. Так как он сам преимущественно
своеумник, то и между людьми больше любит тех, кто руководится своим умом, — на
этом он преимущественно запутывает и губит. И можно сказать, что одно это и
дает ему доступ до нас, или возможность ввергать в пагубу. Кто не верит своему
разуму и сердцу и, напротив, все, что есть в чувстве и мысли, предлагает на суд
другого, тот, хотя бы и всеял диавол что-либо опасное и пагубное, не
постраждет, потому что опытность и разум другого разгадают прелесть и
предостерегут. Потому-то говорят: кто имеет руководителя и вверится ему, к тому
не приступает сатана, чтобы не быть постоянно посрамляемым и не вынаружить всех
своих козней. Напротив, он неотходно при том, кто верит одному себе или слагает
свой разум и на него полагается. Такого, разными благовидностями,
напечатлеваемыми чрез воображение, или силу мечтающую, он водит по разным
распутиям, пока наконец погубит совершенно.
Судя
по сим причинам, сильно уважительным, начинающий должен согласиться на то,
чтобы иметь руководителя, избрать его и предаться ему. Под ним он безопасен,
как под кровом и оградою, — тот уже будет ответчик и пред Богом, и пред людьми
за неверности. Но то дивно, что ищущему искренно всегда подается истинный
руководитель. И руководитель, кто бы он ни был, всегда дает точное и верное
руководство, как скоро руководимый предается ему всею душою и верою. Сам
Господь уже блюдет такого преданника... Молись — и Господь укажет руководителя;
предайся руководителю — и Господь научит его, как руководить тебя [25].
Другое,
что неизбежно нужно для решившегося покаянника, — это правила. Правило есть
определение или способ, образ и учреждение какой-нибудь деятельности, —
внутренняя ли то или внешняя. Им дается направление и определяется весь ход —
начало, время, место, обороты, конец действования. Так, например, надобно
читать — это есть одно из подвижнических деланий. Правилом должно быть
определено: какие читать книги, в какое время, сколько, как приготовиться, как
начать, продолжать и кончить, что делать с прочитанным. То же — для молитвы,
рассуждения и других деланий. Очевидно, что правила охватывают собою всякое
делание, составляют его внешнюю оболочку, как бы тело. Их надобно наложить на
все наши силы, на все исходы нашей деятельности так, чтобы никакого движения не
было совершаемо без того, чтобы к нему не было приложено свое правило.
Необходимость
этого очевидна сама собою. Начинается совершенно новая, необычная жизнь, в коей
мы не упражнялись еще, к коей непривычны наши силы. Для приучения себя к тому
или другому деланию и укрепления в нем и должно назначить определенные правила,
как и что делать, подобно тому, как новобранному воину показывают, как стать,
взять ружье и прочее. Без них не образуются силы, не будет и деятельности
исправной. Тот не будет уметь молиться, кто не имеет правила для молитвы, или
поститься — без правила поста; вообще бесправильный ничего не будет уметь
делать, как должно, а следовательно, и жизнь его будет не жизнь, несмотря на
труды и поты, ибо жизнь слагается из наших деятельностей. Сверх того, жизнь без
правил не может быть ровною, степенно и стройно развивающеюся. Дитя пеленают,
чтоб оно не стало уродом или с горбом: так и духовная деятельность вся должна
быть повита правилами, целесообразно, чтобы вся жизнь развивалась под ними
ровно и стройно, ни одна деятельность не приняла, по неведению, направления,
выдающегося из других и вредящего целому строю, или сама по себе не попала бы
на ложный путь, как, например, пост. Молодое растение подпирают или привязывают
к крепкому, чтобы стояло и росло прямо. Развивающийся без правил, сам собою,
есть необученный, неискусный, иное не умеющий сделать, иное не так делающий, а
иное и так, но то — не к месту, тоне к лицу. Наконец, и опасность немалая: без
правил, как без опоры, неизбежно падать и ошибаться. У такого вся деятельность
будет висеть на присутствии духа, соображении и желании. Но можно ли положиться
на такие начала? Присутствие духа не всегда сохранишь; соображение должно быть
обучено и, кроме того, оно не всегда бывает подвижно, остро и тупится; желанием
же кто сумеет владеть постоянно? Потому, когда нет правил, неизбежны пропуски,
ошибки, остановки. С правилами же одно: хочется или не хочется, а делай, как
положено, и сделается; остановки не будет, и пойдется вперед. И еще: как иначе
обуздать своенравие и своемыслие — это опаснейшее расположение [26]?
Таким
образом, с правилами, под руководством отца, ревнующий, подвизаясь в
самопринуждении и самопротивлении или пребывая в неопустительном борении, будет
день ото дня преспевать в совершенстве, приближаться к чистоте, чрез
искоренение своих страстей и стяжание добродетелей. Но надо знать, что этот
восход к совершенству невидим для него: трудится в поте лица, но будто без
плода, — благодать строит дело свое под прикрытием. Видение человеческое, глаз,
съедает доброе. Человеку самому остается на долю одно — видение своего
непотребства. Путь к совершенству есть путь к сознанию, что я и слеп, и нищ, и наг,
в непрерывной связи с которым стоит сокрушение духа, или болезнь и печаль о
нечистоте своей, изливаемая пред Богом, или, что то же, — непрестанное
покаяние. Покаянные чувства суть отличительные признаки истинного
подвижничества. Кто уклоняется от них и избегает, тот уклонился от пути. В
положении начала новой жизни было покаяние; оно же и в возрастании должно быть
и зреть вместе с ним. Зреющий созревает в познании своей порчи и греховности и
углубляется в сокрушенные чувства покаяния. Слезы — мера преспеяния, а
непрестанные слезы — признак скорого очищения. Что это так и должно быть, видно
из того, что мы — в падении, в изгнании, вне очага дома, и притом за
собственную вину. Плачет и жалеет изгнанник о родине; так и начавшим идти к
очищению себя должно печаловать и сетовать и в слезах искать возвращения в рай
чистоты. Притом подвизающийся — поминутно в борении то с нехотением, то с
противохотением; то помысл, то пожелание, то страсть, то грех, хотя
ненамеренный, поминутно мутят чистоту его ума и напоминают ему, что он содержит
в себе одну нечистоту, греховное, Богу противное. Он зрит себя подобным
смердящему трупу, лежащему пред лицом и терзающему обоняние до омрачения
головы. «Положи грехи твои пред тобою, — говорит Антоний Великий, — и зри чрез
них к Богу [27]. Наконец, частые падения и оступки в новоначальных по неопытности,
неведению, неискусству, а иногда и по слабости, тяжким бременем ложатся на его
совесть, и, может быть, тяжелее, чем прежде: в беспечности грехи большие. Он
походит на дитя, учащееся ходить и падающее. А падения требуют очищения,
следовательно, — сокрушения, покаяния, слез; потомуто всем и заповедуется
каждодневное и даже ежеминутное покаяние. Боже, милостив буди мне грешному!
это должно быть непрестанною молитвою подвижника.
Таким
образом, начинающий с пламенною и быстрою ревностию предает себя самым
решительным подвигам, всего ожидая, однако ж, от силы и помощи Божией и
предавая себя Ему, в чаянии успеха, но не видения его, а потому в непрестанном
начинании, под руководством отца, среди правил, держась всегда смиреннейшей
части.
В
таком духе и строе подвижник благонадежно может начинать свое дело — дело
искоренения страстей, или очищения своей природы от примеси неестественной
страстности. В духе его есть крепкая, как смерть, ретивость; но и самая
сильная ретивость имеет нужду в плане, чтобы верно идти к предположенной цели.
В объяснении его будут состоять все правила для вступающего в подвиг. Это будет
не что иное, как изложение тех правил, необходимость которых показана пред сим.
Знать это более всего должен руководитель общей теории и, применяясь к лицу
руководимому, может и изменять их в терпящих изменение случайностях.
Для
построения таких правил утвердим опять мысль на состоянии
покаянника-подвижника. Дух в нем воскрешен и оживлен действием благодати,
принятой в Таинствах. Но он один только и есть исцеленная часть, сокрытая в
самой глубине нашего существа. Это то же, что целительное лекарство, принятое
частию тела, всецело истлевающего. Затем, вне, его душа, во всех своих силах, и
тело, во всех отправлениях, и лично сам человек, во всех внешних отношениях,
переполнены и пропитаны страстностию не мертвою, а действующею в них, живою.
Главная задача трудов — умертвить страстность во всех ее оттенках и восставить
естество в свойственной ему чистоте, чтобы таким образом благодать извнутрь, по
мере очищения, выступала, как бы проникая в человеке одну часть за другою, с
мудрою постепенностью и целесообразностью. Отсюда тотчас виден весь порядок
имеющих строиться правил, или видна нить размерительная для провода и черчения
их. Таким образом:
1)
Посеяно семя жизни: храни его всем хранением; иначе не к чему прилагать и
трудов и нечем нести их. Принял Духа — не угашай Духа; ревнуешь — ревнуй
большего. Блюди то, что дано, что стяжано, — это стяжанное есть монета для
покупки сокровищ. Оно пропадет — и все дело пропадет. Как во время войны сильно
заботятся удерживать всячески свою позицию, так и здесь.
2)
Нужно отрывать страстность, сросшуюся и срастворившуюся с силами нашего
естества. Так как это сращение подобно сращению химических составов, то и
способы отрешения ее нужно применить к способам химического разложения. Именно,
для высвобождения стихии из ее принужденного состояния в связи с другою
приводят ее в соприкосновение с третьею, стороннею, внешнею, с коею она
находилась бы в сильнейшем сродстве, нежели с прежнею. Когда это будет
действительно, то связывавшая ее стихия отпадает, а с этою новою она
соединяется и получает вместе с нею новый вид. Применяясь к сему, надлежит ко
всем силам души и тела и всей деятельности нашей, плененным страстностию и
держимым в принужденном, неестественном состоянии, приложить что-нибудь такое,
с чем бы они состояли в ближайшем сродстве и соестественности, чтобы таким
образом прилагаясь и как бы прирастая к тому, соразмерно с тем высвобождаться
из страстных уз и принимать новый естественный вид бытия. Это будет правило
деланий или занятий, налагаемых на силы. Ходя в них, при хранении того
внутреннего стяжания Духа благодати, сродного с ними и с силами нашей природы,
человек более и более будет исполняться сим Духом, огнь Которого, получая таким
образом более свободы проходить внутрь, тем быстрее будет попалять нечистоту,
чем большее встретит расширение естественности.
3)
Два эти пункта исчерпывают строй положительных деланий подвижника, или, что то
же, упражнения самопринуждения. Ими одними можно было бы ограничиться, если бы
презираемая и оставляемая страсть в пользу добра оставалась в покое или мирно
испарялась из нашего естества; но так как она, частию по природному упорству
греха, частию по его сильному подкреплению или со стороны неточного начала
своего — диавола, или со стороны вместилища сродных ему стихий мира, не терпит
мирной, уступчивой покорности, даже и отпадши и как бы отделившись, снова
восстает и ищет занять первое свое место, властное, вяжущее, — то тою одною
деятельностью довольствоваться никак нельзя, а необходимо при ней и прямо
действовать против страстей, в лицо им противоставать, бороть их и побеждать и
в самих себе, и в их источниках и подкрепителях. Определение правил,
относящихся сюда, составит изображение брани внутренней, или духовной, как в
общем ее очерке, так и по частям. Это — подвиги самопротивления.
Таким
образом, все правила должны быть сведены к одному следующему, начальному: храни
внутренний дух жизни, усердие и ревность, ходи в деланиях или упражнениях, с
одной стороны способствующих к оживлению уморенных сил, а с другой —
умерщвляющих или заглушающих страсти. Следовательно, все сюда относящееся
должно заключить в сих трех пунктах:
1) правилах хранения внутреннего духа
ревности,
2)
правилах упражнения сил в добре, или самопринуждении, и
3)
правилах брани со страстьми, или упражнения в самопротивлении.
[5] Подвижничекое слово, гл. 77.
[6] Там же, гл. 78.
[7] Беседа 8, п. 2.
[8] Подвижническое слово, гл. 90.
[9] Там же, гл. 69.
[10] Подвижническое слово, гл. 90.
[11] Там же, гл. 69.
[12] Подвижническое слово, гл. 85.
[13] Беседа 9, п. 7.
[14] Беседа 9, п. 1—6.
[15] Подвижническое слово, гл. 82, 85.
[16] Подвижническое слово, гл. 89.
[17] Беседа 8, п. 2.
[18] Беседа 9, п. 1.
[19] Слово 55.
[20] Макарий Великий. Слово 5. О возвышении ума, п. 13; Слово 7. О свободе ума, п. 24, 20 и 21; Беседа 17, п. 4.
[21] Беседа 2, гл. 1, 2, 4, 12.
[22] Добротолюбие. Т. 5. Главы о заповедях и догматах, угрозах и обетованиях, гл. 41.
[23] Добротолюбие Т. 1. Наставления о добрый нравственности и святой жизни, гл. 150.
[24] Оное намерение и со всею широтою изображено святым Исааком Сирианином в его послании к святому Симеону Столпнику. То же смотри в 1-й и 2-й Беседах святого Макария Великого.
[25] Подробно о руководителе — в особой брошюрке под заглавием «Что потребно покаявшемуся» и прочее.
[26] Подробнее о правилах — в указанной выше брошюре.
[27] Патерик Скитский.
