Предыдущая | Содержание | Следующая
О том, как совершается, зреет и крепнет в нас христианская жизнь, или то же о порядке богоугодной жизни.
Таким
образом благодатная внутрь, в духе, жизнь будет гореть и разгораться. Ради
ревности и усердия человека, предающего себя Богу, благодать будет наитствовать
его и проникать своею освящающею силою, и все более и более, или усвоять себе.
Впрочем, на этом не можно и не должно останавливаться. Это еще семя, точка
опоры. Надлежит сделать, чтобы сей свет жизни проходил далее и, проникая собою
естество души и тела и таким образом освящая их, присвояя себе, отревал
прившедшую неестественную страстность и возводил их в чистый и естественный их
вид — не оставался в себе, а разливался по всему нашему существу, по всем
силам. Но поелику силы эти, как выше сказано, все пропитаны неестественным, то
дух благодати, чистейший, пришедший в сердце, не может прямо и непосредственно
входить в них, будучи преграждаем их нечистотою. Посему надлежит утвердить
некоторые посредства между духом благодати, живущим в нас, и силами, чрез кои
он переливался бы в них и целил их чрез них, как чрез приложенные к больным
местам пластыри. Очевидно, что все эти посредства, с одной стороны, должны
носить характер и свойства Божественного или небесного происхождения, а с
другой — стоять в совершенном согласии с нашими силами в их естественном
устроении и назначении, иначе благодать не пройдет чрез них и силы не извлекут
себе целительности из них. Таковы посредства должны быть по своему происхождению
и внутреннему свойству. Сами же в себе они не могут быть иным чем, разве
действиями, упражнениями, трудами, поелику прилагаются к силам, коих
отличительное свойство — действовать. Итак, надобно теперь искать, какие Сам
Бог, в Писании Своем или чрез научение святых после него, избрал и указал дела
и упражнения, как средства к уврачеванию сил наших и возвращению им потерянной
чистоты и целости. Открыть такого рода упражнения и делания нетрудно, стоит
только пересмотреть несколько житий мужей подвизавшихся, и они окажутся сами
собою. Пост, труд, бдение, уединение, удаление от мира, хранение чувств, чтение
Писания и святых отцов, хождение в церковь, частая исповедь и причащение, обеты
и другие дела благочестия и доброделания — все это в совокупности, а иногда
преимущественно в каких-нибудь одних частях, можно встречать в каждом почти
житии святых отцов. Всем им общее имя — подвиг — как бы устрашает, но должно
привлекать показанное значение, то есть их целительность. Укажем только каждому
из сих подвигов и упражнений свое место, в какой силе и к чему какой подвиг
приложить должно. Чтоб успешнее сделать это, покажем ход всякого нашего
действия и, следовательно, всей деятельности. Всякое действие свободное,
зарождаясь в сознании и свободе, следовательно в духе, ниспадает в душу и
силами ее — рассудком, волею и чувством — заготовляется к исполнению и потом
исполняется силами тела в известном времени, месте и других внешних
обстоятельствах. Внешнее дело большею частию проходит безследно, когда оно не
повторено, не замечено и не перенято другими. Когда же бывает это, то оно
переходит в постоянное правило, нрав, обычай, словно закон. Совокупность этих
обычаев составляет дух того общества или круга людей, в коем утверждаются такие
обычаи. Если исходище их хорошо, то и обычаи хороши, и общество хорошо. Если
исходище худо, то и обычаи худы, и общество худо. Но в последнем случае кто
вступил в сие коловращение обычаев и нравов, тот неизбежно раб их и, несмотря
на труд рабства, раболепствует беспрекословно. Кто живет по-мирски, тот
раболепствует обычаям и духу мира. Но и тот, кто входит свежим в сей мир,
неизбежно проникается духом его и скоро уравнивается с другими, ибо эти обычаи
суть стихии для образования в нас духа греховного, страстного, богоборного,
потому что сами суть не что иное, как ходячие страсти.
Имея
целью очистить и исправить человека, Божественная благодать прежде всего
вручает исходище всей его деятельности, именно: обращает сознание и свободу к
Богу, чтоб отсюда потом проводить целение и по всем силам, чрез их деятельность
собственную, назначаемую им или возбуждаемую в них из исходища уже исцеленного
и освященного. Как уврачевывается и как хранится это исходище, мы видели пред
сим. Теперь надлежит определить, какие должны исходить из него действия, с целительною
силою, в том значении, какое указано пред сим. Этим, однако ж, не позволяется
самовольное назначение сих деланий, а только то, что они должны быть приняты
непринужденным сознанием и свободою, ибо иначе не будет от них и ожидаемого
плода.
Итак,
вслед за образованием и хранением ревности со всем внутренним устроением,
должно определить упражнения, указанные в слове Божием и писаниях святых отцов,
сначала для сил души, как ближайших приемников всего зачинаемого в святилище
духа, потом для сил и отправлений тела, как приемников созревающего в душе;
наконец, и для внешнего поведения, как общего стока всей внутренней
деятельности или ее поприща и вместе образования. Все сии упражнения должны
быть направляемы так, чтобы не погашали, а возгревали более дух ревности со
всем внутренним устроением.
В
душе встречаем три силы: ум, волю, сердце или, как у святых отцов, силу
рассудительную, вожделительную и раздражительную. К каждой из них святыми
подвижниками прилагались особые врачевательные упражнения, сродные с ними, и
приимательные и проводительные, в отношении к благодати. Их не нужно строить по
теории, а только выбрать из испытанных уже подвигов, какие идут к какой силе.
Так:
А.
К уму:
а)
Чтение и слышание слова Божия, писаний святых отцов и житий угодников Божиих.
б)
Изучение и напечатление всех истин богоданных в кратких изложениях (катихизис).
в)
Вопрошение опытнейших и старейших.
г)
Взаимное собеседование и совещание дружеское.
Б. К воле:
а)
Строгое соблюдение всех подвижнических, преднаписываемых теперь, правил.
б)
Подчинение всему уставу церковному.
в)
Подчинение порядку гражданскому или должностному и семейному, ибо в нем
посредствуется воля Божия.
г)
Покорность воле Божией в судьбе своей жизни.
д)
Внимание к совести в делании добрых дел.
е)
Повиновение духу, ревнующему об исполнении обетов.
В. К сердцу:
а)
Бывание на святых церковных службах.
б)
Молитва, Церковию определенная, — правило домашнее.
в)
Употребление святого креста, икон и других священных веществ и вещей.
г)
Соблюдение священных обычаев, учрежденных Церковью и всегда ею предлагаемых.
Тело,
по естеству, чисто. Потому надлежит только устранить от его потребностей
неестественное и укрепиться в естественном для него, или, что то же, возвратить
его к природе. Кроме сего, оно должно быть помощником душе, как всегдашний ее
друг, а потому, кроме возвращения к пределам естества, удовлетворение его
потребностей должно быть применено еще к пользам души и духа. В удовлетворение
сих требований назначается на каждое отправление тела своего рода упражнение,
как средство и для врачевания телесности нашей, и для польз духовных.
Сюда
относятся правила, коими предписывается:
а)
в отношении к чувствам: хранение чувств вообще, особенно же слуха и глаз
(нервное отправление);
б)
хранение уст и языка (мускульное);
в)
бодрость телесная, с трудом и рукоделием (мускульное);
г)
воздержание и пост (брюшное);
д)
мера сна и бдения (брюшное);
е)
телесная чистота (брюшное).
Вообще
в отношении к телу: утруждение (мускульное), озлобление (нервное)
и измождение (брюшное).
Само
собою очевидно, как чрез такие подвиги мало-помалу тело возвратится к своему
естеству, станет живо и крепко (мускульное), светло и чисто (нервное), легко и
свободно и явится приспособленнейшим орудием для духа нашего и достойным храмом
Духа Святаго.
Внешнее
наше — сток наших дел, их поприще, и вместе повод и поддержка — зарождение и
окончание. Его можно бы оставить в покое, если б оно не воздействовало на нас
обратно. Но на деле оно сильно властвует и даже правит нами. Потому, как
выражение образа деятельности сил или характера внутреннего, при изменении их,
и оно должно быть непременно изменено. Его поприще — семейство, должность,
связи. Итак, сюда должно отнести все правила, обязывающие:
а) оставить злые обычаи, все без
исключения;
б)
затем — очистить связи и сношения, оставляя спасительное и устраняя вредное, и
определить поведение или обращение с людьми;
в)
по новому порядку распределить или вновь учредить занятия по должности, если
они есть;
г)
учредить порядок семейных дел, или вообще приспособление дома к духовной жизни.
Необходимо
так сделать, чтобы все внешнее, с вещами, лицами, делами, составляло около как
бы какую духовную атмосферу, питающую и созидающую, а не разоряющую.
Вот
упражнения и подвиги! Употребление их должно быть непрерывное; они должны быть
при нас, как повязка с пластырем на разных частях нашего состава. Но
приспособленнейшее место для них, где они являться должны в чистейшем и
совершеннейшем виде, строжайшем, это есть говение — спасительнейшее
учреждение Святой Церкви, назначенное к нашему очищению и освящению чрез
Таинства. Сим именем означается:
1)
прохождение всех подвигов в совершенном виде, как приготовление к принятию
Таинств;
2)
само принятие Таинств исповеди и причащения Тела и Крови Христовых.
Это
— упражнения, обнимающие всего человека, питающие и дух, и душу, и тело. Их
назовем благодатными средствами воспитания и укрепления духовной жизни.
Вот
несколько общих замечаний о всех сих подвигах и упражнениях. Все такие
подвиги и упражнения должно проходить каждому подвижнику в особенном, к нему
примененном виде, потому что сами по себе они суть еще как бы материалы и рамки
для правил. Правила строятся из них — чрез приложение их ко времени, месту,
лицу, обстоятельствам и прочему. Это и должно быть сделано каждым подвизающимся
или самим, или по руководству своего руководителя и духовного отца, — сделано
над всяким упражнением, и потом из всей совокупности их построен один
всеобъемлющий порядок духовных упражнений, или подвигов, где
всему место и время, большому и малому. Этот порядок, равно как и правила, не
могут быть достаточно указаны в писанном руководстве, разве только в началах.
Здесь можно только описать каждое упражнение и показать его целительность и
общие начала употребления.
Нетрудно
заметить, как все такие подвиги и упражнения соответственны внутреннему
деланию. Именно правила внешнего поведения, с устроением тела, существенно
необходимы для сохранения внутрьпребывания и духовного сознания, упражнения же
благочестивые — для духовной жизнедеятельности. Потому в жизни духовной сколько
существенно внутреннее, столько же существенны и они. У святых отцов они
называются телесным, вещественным деланием, или жизнию деятельною, внутреннее
же — жизнию созерцательною, а также духовным и умным деланием. Это —
заблуждение, будто внутреннее может стоять, хотя и не приспособлено к нему
внешнее; равно как и то неправо, если кто останавливается на одном внешнем,
забывая внутреннее, как оно у нас указано, или не заботясь о нем. То и другое
должно идти совместно, так что все дело кратко можно выразить так: вошедши в
себя и став в духовное сознание, возбуди жизнедеятельность, или строй духовный,
и потом ходи в построенном тобою порядке подвижничества.
Должно
при этом твердо содержать в мысли, что упражнения, подвиги, поведение, при всей
своей существенной необходимости и полной годности, для хранения и образования
духовной жизни и восстановления естества, силу к тому имеют не сами от себя —
не они созидают дух и очищают природу, а благодать Божия, проходящая чрез них и
получающая как бы доступ, проток к нашим силам. Потому ходи в них со всем
тщанием, ревностию, постоянством; но самое свое преспеяние предавай Господу,
чтобы под прикрытием их Он Сам созидал нас, как хочет и ведает. Вступая в
подвиг, не на нем останавливай внимание и сердце, но минуй его, как нечто
стороннее, — разверзай себя для благодати, как готовый сосуд, полным себя Богу
преданием. Кто находит благодать, тот находит ее посредством веры и
рачительности, говорит святой Григорий Синаит, а не посредством одной
рачительности. Как ни исправно будет наше делание, но коль скоро не предаемся
при нем Богу, не привлекаем благодати, оно созидает не дух в нас истинный, а
дух лестчий, производит фарисея. Благодать — душа их. Они потолику истинны,
поколику питают и хранят самоуничижение, сокрушение, страх Божий, нужду в
помощи Божией и преданность Богу. Сытость и довольство от них — знак
неистинного их употребления, или неразумия.
Вот
весь порядок названного нами положительного делания, или начала
самопринуждения. Следует теперь раскрыть каждое из них в отдельности, хотя в
общих чертах.
Сил
три: ум, воля и чувство. Соответственно им распределяются и упражнения. Прямо
они обращаются на образование сил, но так, чтобы не погашался тем дух, но,
напротив, возгорался более и более. Последнее служит мерою и остепенением
первого, которое подчиняется ему до безмолвной покорности или совершенного
прекращения.
а)
Упражнения, образующие ум, с возгреванием и жизни духовной
Христианское
образование ума есть напечатление в нем всех истин веры столь глубоко, чтоб они
составляли его существо, или чтоб он состоял из них одних, так, чтобы, когда он
станет рассуждать о чем, рассуждать или поверять все познаваемое по ним и
вообще без них не мог бы и движения малого сделать. У Апостола названо это
содержанием образа здравых словес (2 Тим. 1, 13).
Упражнения
или делания, сюда относящиеся, суть: чтение и слышание слова Божия, отеческих
писаний, житий святых отцов, взаимное собеседование и вопрошение опытнейших.
Хорошо
— читать или слушать, лучше — взаимное собеседование, а еще лучше — слово
опытнейшего.
Плодоноснее
— слово Божие, а за ним — отеческие писания и жития святых. Впрочем, нужно
знать, что жития лучше для начинающих, писания отеческие — для средних, Божие
же слово — для совершенных.
Все
эти — и источники истин, и способы почерпать их, очевидно, способствуют и
напечатлению их в уме, и, вместе, поддержанию духа ревности. Часто один текст
возгревает дух не на один день; есть жития, о коих одно воспоминание
восставляет жар ревности; есть места у святых отцов всевозбудительные. Посему
есть доброе правило: выписывать такие места и хранить, на случай нужды, для
возбуждения духа.
Часто
ни внутреннее, ни внешнее делание не помогают — дух остается в усыплении. Спеши
читать что-нибудь из чего-нибудь. Это не поможет — беги к кому-нибудь на
беседу. Последняя с верою редко остается без плода.
Есть
два рода чтения: одно — рядовое, почти механическое, а другое — избирательное,
по требованию духовных нужд, с совета. Но и первое небесполезно. Оно, впрочем,
приличнее утвердившимся уже, которые как бы только повторяют, а не изучают.
Всенеобходимо
иметь всякому человека для беседы о вещах духовных, который уже знал бы все
наше и которому можно бы смело открывать все, что бывает на душе. Лучше, если
такой один, много — два. Бесед же праздных, для одного препровождения времени,
всячески должно избегать. Вот правила чтения: пред чтением должно упразднить
душу от всего;
—
возбудить потребность знать то, о чем читается; обратиться молитвенно к Богу;
читаемое следить вниманием и все слагать в отверстое сердце;
—
что не дошло до сердца, на том стой, пока дойдет;
—
очевидно, что читать должно весьма медленно;
—
прекратить чтение, когда душа не хочет уже читанием питаться, — сыта, значит.
Если, впрочем, поразит душу какое место, стой на нем и не читай более.
Лучшее
время для чтения слова Божия — утро, житий — после обеда, святых отцов —
незадолго пред сном. Можно, следовательно, касаться всего понемногу каждый день.
При
таких занятиях постоянно должно содержать в мысли главную цель — напечатление
истин и возбуждение духа. Если это не приносится чтением или беседою, то они —
праздное чесание вкуса и слуха, пустое совопросничество. Если совершается это с
умом, то истины и напечатлеваются, и возбуждают, и одно помогает другому, а
если отступается от правого образа, то нет ни того, ни другого: истины
набиваются в голову, как песок, и дух хладеет и черствеет, надымается и кичит.
Напечатление
истин — не то же, что их исследование. Здесь требуется только: уясни истину и
держи в уме, пока срастворится с ним, без доводов, ограничений, один лик
истины.
Потому
легчайшим способом к сему законно можно почесть следующее: истины все — в
катихизисе. Каждое утро бери оттуда истину и уясни ее, носи в уме и питайся ею,
сколько будет питаться душа, день, два и более; то же сделай с другою и так —
до конца. Способ легкий и общепринятый. Не умеющий читать, спроси одну истину и
ходи с нею.
Видимо,
что закон для всех: напечатлевай истины так, чтоб они возбуждали. Способы же
выполнения его разнообразны, и одного для всех указать никак нельзя.
Следовательно,
чтение, слушание, беседа, не напечатлевающие истин и не возбуждающие духа,
должны быть почитаемы неправыми, уклонившимися от истины. Это — болезнь
многочтения по одной пытливости, когда одним умом следят за читаемым, не доводя
до сердца, не услаждая его вкуса.
Это
есть наука мечтать, не созидающая, не учащая, а разоряющая, всегда ведущая к
кичению. Все дело, как сказано, ограничить должно следующим: уясни истину и
содержи в уме, пока вкусит сердце. У святых отцов говорится просто: помни,
содержи в уме, имей пред глазами.
б)
Упражнения для образования воли и с обращением на возбуждение духа
Образовать
волю значит напечатлеть в ней добрые расположения, или добродетели: смирение,
кротость, терпение, воздержание, уступчивость, услужливость и прочее — так,
чтоб они, сорастворившись, или сросшись с нею, составили как бы ее природу и
чтобы, когда предпринимается что волею, предпринималось по возбуждению их и в
их духе, чтобы то есть они стали правителями и царствовали над делами нашими.
Такое
настроение воли есть безопасное, прочное; но поелику оно противоположно
настроению греховному, то стяжание его составляет труд и пот. Потому и делания,
относящиеся сюда, преимущественно направляются против главной немощи воли, то
есть своеволия, непокорности, нетерпения ига.
Недуг
этот врачуется покорением воле Божией, с отвержением своей и всякой другой.
Воля же Божия открывается в разных видах послушания, лежащих на каждом. Первое
и главнейшее требование ее есть хранение законов или заповедей по своей,
каждого, должности или званию: затем — хранение устава Церкви, требований
порядка гражданственного и семейного, требования обстоятельств, кои от воли
промыслительной, требования духа ревнующего, все с рассуждением и советом.
Все
это — поприща для дел правых, кои открыты для всякого, и притом все. Потому
умей только распоряжаться, и не восчувствуешь скудости средств к образованию
воли.
Для
сего уясни себе всю сумму дел правых, возможных для тебя, в твоем месте,
звании, обстоятельствах, вместе с рассмотрением и того, когда, как, в какой
мере и что можно и должно исполнить.
Уяснивши
все, определи общий очерк дел и их порядок, чтобы все творимое не было
нечаянно, памятуя притом, что этот порядок уместен только вообще, в частности
же он может быть изменяем по требованию хода дел. Все с рассуждением твори.
Потому
лучше каждодневно перечислять возможные случаи и возможные дела.
Навыкшие
в делании правом никогда ничего не определяют, а делают всегда то, что Бог
пошлет, ибо все от Бога; случаями Он открывает нам Свои определения.
Все
это, впрочем, только дела. Хождение в них делает только исправным. Чтобы чрез
них востечь и к добродетелям, надлежит напряженно держать дух истинного
доброделания, именно: со смирением и страхом Божиим все твори по воле Божией и
во славу Божию. Кто творит по самонадеянности, со смелостию до дерзости, в
самоугодие или человекоугодие, тот, хотя и в правых делах, образует в себе злой
дух самоправедности, кичения и фарисейства.
Содержа
правый дух, должно памятовать и законы, преимущественно закон постепенности и
непрерывности: то есть всегда начинай с меньшего и восходи к высшему и потом,
начавши делать, не останавливайся. Этим избежать можно:
смущения, что несовершен, ибо не вдруг; придет еще время;
мысли, что все уже сделал, ибо степеням конца нет;
заносчивой предприимчивости, подвигов выше сил.
Последний
предел — естественность доброделания, когда уже закон не лежит бременем.
Успешнее
всех достигает сего тот, кто сподобится благодати жить вместе с добродетельным
и деющим, а еще успешнее, если он у него под наукою. Не нужно будет делать
снова и переделывать допущенное от неуменья и ненавыкновения. Не читай, не
размышляй, как говорится, а найди благоговейного, и тотчас научишься страху
Божию. То же можно приложить и ко всякой другой добродетели. Хорошо, впрочем,
судя по себе, своему характеру и месту, избрать преимущественно одно
доброделание и держаться его неуклонно, — оно будет грунтовое, как канва, — по
ней и на другие переходить. Это спасительно при расслаблении — сильно
напоминает и скоро возбуждает. Надежнее всех подаяние милостыни, которая до
Царя ведет.
Впрочем,
это касается только дел, а не расположений, у которых должен быть свой
внутренний строй, зиждущийся в духе, некоторым образом независимо от сознания и
свободы, как Господь даст. Началом его всеми святыми признается страх Божий, а
концом — любовь; в средине строятся все добродетели одна из другой, хоть и не у
всех одинаково, но непременно на смиренном и сокрушенном покаянии и
болезновании о грехах. Это соки добродетелей. Изображение каждой добродетели,
ее свойства, делания, совершенства степени, уклонения есть предмет особых книг
и отеческих наставлений. Все это познавай посредством чтения.
Такого
рода доброделание прямо образует волю и напечатлевает в ней добродетели, но в
то же время оно держит и дух в постоянном напряжении. Как трением возбуждается
теплота, так и делами добрыми возгревается усердие. Без них и добрый дух
хладеет и испаряется. Этому обыкновенно подвергаются неделатели, или люди,
ограничивающиеся неделанием зла и неправд. Нет, надобно назначать и избирать и
дела добрые. Есть, впрочем, и слишком хлопотливые делатели, которые потому так
скоро истощаются и рассеивают дух. Всему —мера.
в) Образование сердца
Образовать
сердце — значит воспитать в нем вкус к вещам святым, Божественным, духовным,
чтобы, обращаясь среди них, оно чувствовало себя как бы в своей стихии,
находило в том сладость, блаженство, ко всему же другому было равнодушно, не
имело вкуса и даже более — имело к тому отвращение. К сердцу сходится вся
духовная деятельность человека: в нем отпечатлеваются истины, в него внедряются
и добрые расположения, но главное собственное его дело — это показанный нами
вкус. Когда ум зрит все строение мира духовного и разные его предметы или в
воле спеются разные благие начинания, — сердце под ними должно во всем этом
ощущать сладость и издавать теплоту. Это соуслаждение духовному есть первый
признак оживления умершей души от греха. Потому образование его — очень важный
момент даже в начатках.
Делание,
направленное к нему, есть все вообще наше священнослужение во всех его видах —
и общее, и частное, и домашнее, и церковное, а главным образом — движущийся в
нем дух молитвенный.
Священнослужение,
то есть все дневные службы, со всем устроением храма, иконами, свечами,
каждением, пением, чтением, действованием, а также службы на разные потребы,
потом служение домашнее, тоже с вещами церковными — освященными иконами, елеем,
свечами, водою святою, крестом, ладаном — вся эта совокупность вещей священных,
действующая на все чувства — зрение, слух, обоняние, осязание, вкус, — суть оттиратели
чувств у омертвелой души, сильные и единственно верные. Душа омертвела от
духа мира, обдающего ее чрез живущий в ней грех. Все строение церковнослужения
нашего и своим строением, и значением, и силою веры, и особенно сокрытою в нем
благодатию — имеет непреодолимую силу отвевать дух мира и, освобождая душу от
его тяготящего влияния, дает возможность вздохнуть как бы свободно и вкусить
сладость этой духовной свободы. Вступивший в храм вступает совсем в другой мир,
влияется от него и соответственно тому изменяется. То же бывает и с тем, кто
окружает себя священными вещами. Частость впечатления духовного спешнее проникает
внутрь и скорее оканчивает преобразование сердца. Итак:
1)
Следует учредить возможно частое пребывание в храмах на церковных службах, и
обыкновенно на утрене, литургии, вечерне. Иметь стремления к тому и при первой
возможности быть там каждодневно и хоть однажды, а если можно, даже безвыходно.
Наш храм есть рай на земле или небо. Спеши в храм по вере, что он — место
селения Божия, где Он Сам обещал скорее услышать; пребывая в храме, будь, как
пред Богом, в страхе и благоговении, которые вырази терпеливым стоянием,
поклонами, вниманием к служению вообще, без расхищения мыслей, ослабления и
небрежности.
2)
Следует не забывать и других священнослужений, частных, в храме ли то или в
доме совершаемых, равно и своего домашнего молитвования со всем церковным устроением.
Должно помнить, что это есть только дополнение некое служения церковного, а не
замена его. Апостол, заповедуя не лишать себя собраний, давал знать, что вся
сила служения принадлежит служению общему (см.: Евр. 10,25).
3)
Следует совершать все церковные торжества, обряды и обычаи, вообще весь устав,
и обложить себя им во всех исходищах, так, чтобы постоянно пребывать как бы в
некоторой особой атмосфере. Это сделать легко. Таково устроение нашей Церкви.
Прими только с верою.
Но
главным образом, что дает силу церковному служению, — это молитвенный дух.
Молитва — это есть как обязанность всеобъемлющая, так и средство
вседейственное. Ею и истины веры напечатлеваются в уме, и добрые нравы — в
воле, но преимущественно оживляется сердце в чувствах своих. Тогда только
спешно идут и первые два, когда есть это одно. Потому образование молитвы
должно быть начато прежде всего и продолжаемо постоянно, неутомимо, пока не
даст Господь молитву молящемуся.
Начатки
молитвы полагаются в самом обращении, ибо молитва есть устремление ума и сердца
к Богу, что и есть в обращении. Но невниманием или неумением можно погасить в
себе эту искру. Затем тотчас и должно начать известного рода делания, с целию
возгревать дух молитвенный. Кроме отправления служения и участия в них, о коих
было сказано, ближе прямо сюда относится молитвование своеличное, где бы и как
бы оно ни совершалось. Тут правило одно: навыкни молиться. Для сего:
1)
Избери правило молитвословия — вечернего, утреннего и дневного.
2)
Правило небольшое сначала, чтобы не отвратить непривыкшего духа к сему деланию
и труду.
3)
Но совершать его должно всегда со страхом, тщанием и всем вниманием.
4)
Здесь требуется: стояние, поклоны, коленопреклонение, крестное знамение,
чтение, иногда пение.
5)
Чем чаще становиться на такую молитву, тем лучше. Иные делают это на каждый
час: немного, но чаще.
6)
Какие читать молитвы, это положено в молитвенниках. Но хорошо навыкнуть к одной
какой-либо, чтобы, начав ее, тотчас загорался дух.
7)
Правило молитвословия просто: став на молитву, со страхом и трепетом говори ее
как в уши Божии, сопровождая крестом, поклонами и падением ниц, соответственно
движению духа.
8)
Правило принятое непременно всегда исполнять должно; но это не препятствует по
требованию сердца и прибавлять.
9)
Чтение и пение вслух, или шепотом, или молча — все одно, ибо Господь близ. Но
иногда лучше тем, иногда другим способом совершать все молитвословие.
10)
Твердо должно содержать в мысли предел молитвы. Та молитва хороша, которая
оканчивается припадением к Богу с чувством: имиже веси судьбами, спаси мя.
11)
Есть степени молитвы. Первая степень — молитва телесная, более в читании,
стоянии, поклонах. Внимание отбегает, сердце не чувствует, охоты нет: тут —
терпение, труд, пот. Несмотря, однако ж, на то, положи пределы и делай молитву.
Это — делательная молитва. Вторая степень — молитва внимательная: ум привыкает
собираться в час молитвы и всю ее проговорить с сознанием, без расхищения.
Внимание срастворяется со словом писанным и говорит как свое. Третья степень —
молитва чувства: от внимания согревается сердце, и что там в мысли, то здесь
становится чувством. Там — слово сокрушительное, а здесь — сокрушение; там —
прошение, а здесь — чувство нужды и потребность. Кто перешел к чувству, тот без
слова молится, ибо Бог есть Бог сердца. Потому это и есть предел молитвенного
воспитания — став на молитву, переходить от чувства к чувству. При сем читание
может прекращаться, равно как и мышление, а пусть будет только пребывание в
чувстве с известными молитвенными знаками. Такая молитва сначала приходит
помалу. В церкви или дома нападает чувство молитвенное... И вот общий святых
совет — не пропускать этого без внимания: то есть когда чувство есть, прекрати
всякое другое делание и стой в нем. Святой Лествичник говорит: «Ангел молится с
тобою». Вниманием к этим проявлениям молитвы спеется воспитание молитвы, а
невниманием разоряется: в воспитании же и дело.
12)
Как бы, впрочем, ни полагал себя кто усовершенствовавшимся в молитве, правила
молитвенного оставлять никогда не должно, а творить его, как указано, и всегда
начинать с молитвы делательной. С нею должна быть умная, а за ними придет и
сердечная. Без этого растеряются сии последние, и человек будет думать, что
молится, а на деле этого не будет.
13)
Когда молитвенное чувство взойдет до непрерывности, тогда начинается молитва
духовная, которая есть дар Духа Божия, молящегося за нас, — последняя степень
молитвы постигаемой. Но есть, говорят, еще и непостигаемая умом молитва, или
заходящая за пределы сознания (так у святого Исаака Сирианина).
14)
Легчайшее» средство восхождения к непрерывности в молитве есть навыкновение
молитве Иисусовой и вкоренение ее в себе. Опытнейшие мужи в духовной жизни,
Богом вразумленные, нашли это одно простое и вместе вседейственное средство к
утверждению духа во всех духовных деланиях, равно как и во всей духовной
подвижнической жизни, и в наставлениях своих оставили подробные о ней правила.
Трудясь
и подвижничествуя, ищем очищения сердца и восстановления духа. К этому два
пути: деятельный, то есть хождение в тех подвигах, кои указаны пред сим, и
умозрительный — обращение ума к Богу. Там душа очищается и приемлет Бога; здесь
Бог зримый сожигает всякую нечистоту и приходит вселитися в очищенную душу.
Заключая последнее в одной молитве Иисусовой, Григорий Синаит говорит: «Бога
стяжаваем или деланием и трудом, или художным призыванием имени Иисусова», и
потом прилагаем, что первый путь длительнее последнего, — последний скорее и
действеннее. Вследствие сего иные первое между подвигами место давали молитве
Иисусовой. Она просвещает, укрепляет, оживляет, всех врагов, видимых и
невидимых, побеждает и к Богу возводит. Такая всемогущая и вседейственная! Имя
Господа Иисуса — сокровище благ, сил и жизни в духе.
Отсюда
само собою следует, что всякому покаявшемуся, или начавшему искать Господа,
можно и должно на первый же раз и преподать полное наставление в делании
молитвы Иисусовой, а с нею уже вводить и во все другие, потому что этим путем
скорее укрепиться можно, скорее прозреть духовно и войти до мира внутреннего.
Не зная сего, иные, или большая часть, останавливаются на телесных и душевных
деланиях и почти праздно иждивают труды и время.
Делание
это названо «художеством». И оно очень просто. Стоя сознанием и вниманием в
сердце, произноси непрестанно: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй
мя, без всякого образа и лика, по вере, что Господь зрит тебя и внимает
тебе.
Чтобы
утвердиться в этом, должно назначать известное время утром или вечером,
четверть, полчаса и более, кто сколько может, на то, чтобы только творить эту
молитву. Это после утренней и вечерней молитвы, стоя или сидя. Этим положатся
начатки навыкновению.
Потом
днем поминутно напрягаться творить ее, кто что бы ни делал.
Больше
и больше будет стяжеваться навык, и она станет твориться как бы сама, при
всяком деле и занятии человека. Чем кто решительнее возьмется, тем скорее
успевает.
Непременно
должно держать сознание у сердца и во время делания стеснять малое дыхание, в
изъявление напряжения, с коим творится.
Но
условие высшее — вера, что Бог близ и слышит нас. Говори молитву в слух уха
Божия.
Навыкновение
это низводит теплоту в дух, а далее просветление, потом и восхищение. Но все
это достигается иногда годами.
Сначала
молитва эта долго есть только делательная, как и всякое делание, потом
переходит в умность и, наконец, внедряется в сердце.
Бывают
уклонения от правого пути этой молитвы. Потому надо поучиться ей у того, кто
знает ее. Заблуждения больше от того, кто где вниманием — в голове или в груди.
Кто
в сердце, тот безопасен. Еще безопаснее, кто болезненно припадает к Богу на
всяк час в сокрушении, с молитвою об избавлении от прелестей.
Святые
отцы подробно изложили учение о сем делании. Посему принявшемуся за это дело и
должно их прочитывать, все же другое кинуть. Лучшие наставления: у Исихия
(Иерусалимского — Ред.), в предисловиях старца Василия, в жизни
Паисия [28]; у Григория Синаита, Филофея Синайского, Феолипта (митрополита
Филадельфийского — Ред.), Симеона Нового Богослова, у Нила Сорского, у
священноинока Дорофея (русского).
Кто
навыкнет сему, проходя и все прежде показанное, тот есть муж — делатель
христианской жизни. Быстро он будет зреть в очищении себя и христианском
совершенстве и достигнет желанного мира в богообщении.
Вот
делания для сил души, с приспособлением их вместе и к движениям духа. Здесь
видим, как каждое из них приспособлено к жизни духа, или чувствам духовным. Но
они же ведут и к укреплению начальных условий внутрьпребывания, а именно:
делания умовые — к собранию внимания, делания воли — к бодренности, а делания
сердца — к трезвению. Молитвование же или молитва покрывает все их и все
совмещает; даже в производстве своем она есть не что иное, как внутренняя,
прежде изъясненная деятельность.
Все
эти делания назначены к образованию сил души, по духу новой жизни. Это то же,
что одуховление души, или возвышение ее в дух и сорастворение с ним. В падении
они соединены на противное. В обращении восстановлен дух, но душа осталась с
жестокою выею непокоривости и нехотения духа и духовного. Эти делания,
проникнутые духовными стихиями, сродняют ее с духом и срастворяют. Отсюда
очевидно, как существенно они необходимы и как худо делают увольняющие себя от
них. Они сами причиною того, что у них труд идет без плода, — потеют, но не
видят плода, затем скоро остывают, и всему конец.
Но
тут же должно помнить, что весь плод их от духа ревности и искания. Он проводит
восстановительную силу благодати чрез те делания и низводит в душу оживление.
Без него все эти делания пусты, хладны, безжизненны, сухи. Малоплодны чтения,
поклоны, службы и все другое, когда нет внутреннего духа. Это делание может
научить тщеславию и фарисейству и им одним поддерживаться. Посему все отпадает,
когда встретятся противности у того, кто духа не имеет. Да и сами по себе они
утомительны. Дух же передает душе силу, по коей она сытости в сих деланиях не
находит и желала бы в них одних и обращаться всегда.
Такто
крайне нужно, при сих деланиях, всегда иметь в виду, чтобы горел дух жизни, со
смиренным и болезненным припадением к Богу, Спасителю нашему, а это лучше всего
питается и хранится молитвою и деланиями молитвенными. Смотреть надо и
блюстись, чтобы на них одних не остановиться, потому что они и для души
питательны. Можно потому остаться душевным при них, с ущербом для духа. Более
всего это случиться может с чтением и, вообще, познанием и усвоением истины.
Отличительная
черта здесь есть стеснение плоти. Стеснить плоть значит не творить ей никакого
угодия в похоти, или не творить ничего с услаждением. Ни пищи, ни пития, ни
сна, ни движения, ни смотрения, ни слышания, ни других чувств, впечатлений не
принимать так, как бы это было благо, а принимать как будто мимоходом, нечто
стороннее, без внимания к тому, и прежде и после, и даже более — с некоторым
лишением, не по мере желания плоти, а по мере разума и благого предложения. Дай
телу потребное с малым лишением и, оставя его, весь обратись к душе. У святых
отцов это называется беганием покоя плоти — недуга самого опасного и Богу
противного. Кто жалеет плоть, в том не может пребывать Дух Божий. И частное,
урывками, от невнимания и разленения происходящее угодие плоти охлаждает. Что
же сказать о тех, у коих плотское услаждение стало законом? Упокоение плоти для
духа есть то же, что вода для огня. Плоть — седалище всех страстей, как учит
Кассиан (Иоанн Кассиан Римлянин — Ред.) и как можно поверить всякому
опытом, потому и стеснение ее есть иссушение страстей. Кто даже в малом чем
угождает плоти, тому нельзя быть внутрь; он — в том, чем угождается плоть,
потому не собран и, следовательно, хладен. Душа, приникшая к плотскому,
срастворяется с ним; от того бременеет, тяготеет к земле, неспособна свободно
зреть умом духовное. Напротив, как чисто зрение у стеснившего плоть, как легко
он тяготеет внутрь, как бесприютны у него страсти, вообще — как оживает
ощутительно духовная в нем жизнь! Колико внешний сей тлeem, толико
внутренний обновляется по вся дни (ср.: 2 Кор. 4,16). Плоть, если крепнет,
крепнет на счет духа; и дух, если зреет, то зреет не иначе, как на счет
упокоения плоти. Ни у одного святого не находим льготной жизни: все жили
сурово, в стеснении, ослаблении, иссушении, озлоблении плоти. Затем у святого
Исаака Сирианина стеснение плоти почитается условием спасения. Жалеющий плоть
стоит на пути прелестном, скользком, обманчивом, мнительном.
Стеснить
плоть должно во всех ее частях, членах и отправлениях, чтобы представить все
члены ее орудиями правды.
Из
членов телесной нашей жизни одни — животнодушевные, ближайшие орудия душевной
деятельности, а другие — чисто животные, орудия животной экономии, питания и
ращения. Первые более имеют свободы, менее связаны; последние связнее,
плотянее, грубее.
К
первым относятся: чувства, язык, движение; к последним: питание, сон, половое
отправление и разные накожные впечатления — теплоты, холода, мягкости и прочее.
Отсюда
следующие правила плоти стеснения:
1)
Владей чувствами, особенно зрением и слухом, свяжи движимость, держи язык. Кто
не обуздывает сих трех, того внутреннее — в расхищении, в расслаблении и плене,
того даже нет внутри; ибо это суть проходы души изнутрь вовне, или окна, выстужающие
внутреннюю теплоту.
2)
Власть свою над ними выражай насильным влечением их к предметам благопотребным
теперь. Прежде они неудержимо стремились туда, где могла питаться самость и
более главная страсть. Теперь надобно обращать их туда, что созидает дух.
3)
Измерь потребную плоти пищу, простую, здоровую, взвесь ее мерою и весом,
определи качеством и часом, и будь в том покоен. То же делай со сном. Умертви
половое отправление иссушением плоти. Совне же держи плоть в некоем озлоблении,
в холодном, жестоком и прочем, чтобы не было нежности.
4)
Установив все, борись с плотию, пока усмирится и, навыкнув в сем скромном и
озлобительном состоянии, станет безгласною рабою. Смирение плоти подается
наконец. Его иметь должно в виду и стремиться к нему, как к награде за труды.
Подвигами телесными вырабатываются телесные добродетели: уединение, молчание,
пощение, бдение, труд, терпеливость в лишениях, чистота, девственность.
5)
Должно, впрочем, помнить, что эта содружница приседит (угнетает, нападает — Ред.)
нам по гроб. Говорят: не верь плоти — она лукавит. И лишь только, по надежде на
ее смирение, послабишь, тотчас схватит тебя и одолеет. Борьба с нею погробная,
но всетаки сначала труднейшая, а после легче и легче, пока наконец останется
одно внимание к порядку, с легкими ощущениями порывов плоти.
6)
Для прочнейшего успеха, если где, то преимущественно в телесных подвигах,
необходимо соблюдать закон постепенности. Вот общий совет: сначала держи плоть
в законе воздержания по всем частям, обратив все внимание на внутреннее
делание. Когда начнут умиряться страсти, зачнется теплота в сердце, тогда, по
мере возвышения внутреннего жара, потребности тела сами ослабнут и как бы
естественно начнутся великие телесные подвиги.
7)
Главнейшие телесные подвиги, стесняющие плоть: пощение, бдение, труд, чистота.
Последнее действеннее всех, нужнее и потребнее. Потому девство есть скорейший
путь к христианскому совершенству. Без него ни такой крепости, ни таких даров
нельзя стяжать человеку. Должно только помнить, что, кроме телесной, есть
душевная чистота, которой может и не быть в сохранившем по гроб телесную. Она
значительнее телесной. Посему и супружники, до известной меры, могут
приближаться к девственникам чрез чистоту душевную. Труднику, Богу преданному,
благодать помогает. Посему-то и супружников видим обладающих совершенствами
духа.
Все
относящееся к порядку внешней жизни, по духу жизни новой, можно назвать
удалением от мира, или изгнанием духа мирского из всего течения нашей внешней
жизни. Аз избрах вы от мира, то есть изъял, — это сказал Господь
Апостолам (Ин. 15, 19). То же творит Он Божественною благодатию и со всяким
верующим: изъемлет дух его из мира. Да и самое обращение состоит в отвращении
сознания от суетного мира и разверстии пред ним мира иного — духовного. Но что
в начале совершилось в духе невидимо, то потом, в жизни, должно быть исполняемо
делом, стать постоянным правилом. Ищущему Господа надобно удалиться от мира.
Под
миром разумеется все страстное, суетное, греховное, вошедшее в жизнь частную,
семейную и общественную и ставшее там обычаем и правилом. Потому удалиться от
мира не то значит, чтобы бежать от семейства или от общества, а оставить нравы,
обычаи, правила, привычки, требования, совершенно противоположные духу
Христову, принятому и зреющему в нас. Гражданство и семейство — благословенны у
Бога; потому не должно отрешаться от них или презирать, равно как и все,
принадлежащее к их существенному благоустроению. Но все пришлое к ним похотное
и страстное, как нарост, вредящий и искажающий их, должно презреть и
отвергнуть. Убежать от мира — значит установить себя в истинной семейственности
и гражданственности; все же другое сделать так, чтоб оно было как бы не наше,
не нас касалось. Требующие мира сего, яко не требующе (1 Кор. 7, 31).
Почему
так должно сделать, очевидно само собою. Суетное, страстями пропитанное,
неминуемо передает в душу нашу то же, возбуждает или прививает страсть. Как
ходящий около сажи очерняется или касающийся огня опаляется, так участвующий в
мирском пропитывается страстным, богопротивным. Потому, попавшись в мир,
покаявшийся снова падает, а невинный развращается. Это почти неизбежно. Тотчас
омрачается ум, рождается забвение, ослаба, плен и расхищение, а там и уязвление
сердца, за ним страсть и дело — и человек пал. Свидетели тому все истории
развращения; равно как и свидетели того, сколь неизбежно и необходимо все то
оставить, суть все обратившиеся, которые бегут всех этих обычаев, как огня.
А
что именно оставить и как, тому учит более опыт, нежели наше писание.
Закон
такой: оставить должно все, что опасно для новой жизни, что возгревает страсть,
наносит суету и погашает дух, а во всем этом сколько разнообразия!.. Мерою тому
пусть будет собственное сердце каждого, искренно ищущего спасения без лукавства,
не напоказ только. В настоящее время театры, балы, танцы, музыка, пение,
разъезды, прогулки, знакомства, шутки, остроты, смехи, праздное провождение
времени и даже время вставания, сна, вкушения пищи и прочее — все надо отменить
и изменить. В другие времена и в других местах может быть и другое. Но мера
всегда одна: оставь, что вредно и опасно для жизни, что погашает дух. Но что же
именно? У иного может быть самое мелочное, может быть даже прогулка по
известному месту, с известным лицом... Вся ми леть суть, но не вся на пользу
(1 Кор. 6,12).
Отсюда
следует, что оставить мир есть не что иное, как перечистить всю свою внешнюю
жизнь, устранить из нее все страстное, заменить чистым, не мешающим духовной
жизни, а помогающим ей — в жизни семейной, частной, общественной; установить
вообще образ внешнего своего поведения дома и вне, с другими и по должности; по
требованию духа новой жизни, определить все правилами, установить порядок в
доме по всем частям, порядок по должности, порядок знакомства и сношений с кем,
когда и как.
Как
это сделать? Как кто может, только сделай с совета и рассуждения, по
руководству отца духовного или того, к кому есть доверие. Иные делают это вдруг
и, кажется, лучше, а иные исподволь. Должно только с первой же минуты все
мирское и греховное возненавидеть сердцем и быть для него чуждым, не хотеть
того и не услаждаться тем. Не любите мира, ни яже в мире (1 Ин. 2, 15).
За этим внутренним оставлением мира оставление видимое может последовать и
вдруг, и исподволь. Человек слабый в духе не снесет продолжительного, не
устоит, расслабеет и падет. Таковы особенно обладаемые страстьми плотскими, кои
получают силу второй природы. Посему таким людям неизбежно вдруг отстать от
всего, удалиться от того места, где валялись в грехе. Человек с сильным духом
ревности снесет, если и исподволь, но все же и для того, и для другого, с
первой минуты обращения, совершенно необходимо прекращение всякого сношения с
греховным миром и всем мирским, пока установятся формы новой жизни. Это будет
то же, что пересаженное дерево отгородить от ветра, который, и несильный, может
повалить его, по причине слабого еще укоренения.
Мысль,
будто можно и жить по-христиански, и держаться мира и светскости, есть мысль
пустая, прелестная. Кто живет по ней, тот ничему более не научится, как
фарисейству и жизни мнительной, то есть только во мнении своем будет
христианин, на деле же нет. Сначала он будет разорять одною рукою, что созидал
другою, то есть что собрано в удалении от мира, то опять расхитится при первом
в него вступлении, а от этого — прямой переход к мнению. Потерянное из сердца
может еще оставаться в памяти и воображении. Теперь, припоминая и воображая,
как оно было прежде, человек может думать, что и на самом деле оно есть, между
тем как оно испарилось, и остался один след его в памяти. И будет мнить, что
имеет то, чего на деле нет. Вот ему суд: еже мнится имея, взято будет от
него (Мф. 25, 29). От мнения же один шаг к фарисейству. Закаленное же
фарисейство есть ужасное состояние. Страшно однако же; как же быть, оставя мир?
Это страшно только снаружи, внутри же оставление мира есть вступление в рай.
Совне — тотчас озлобления, скорби, потери: что же? — скрепи себя терпением. Что
дороже: мир или душа, время или вечность? Отдай малое — и возьми неизмеримое по
всем измерениям. Бывает, впрочем, и так, что сильный натиск от мира бывает
только вначале, потом стихает, стихает, и оставивший мир оставляется в покое,
ибо в мире редко кем дорожат, — поговорят, поговорят, а там и забудут. С
оставляющими мир — то же, что и с мертвыми. Потому можно и не так страшиться
неприязни мира, ради его суетливости и гордости — ради того, что он любит
наличное, а другое забывает. Он — зрелище: занят только или держит в себе тех,
кои в нем, до других же ему мало дела.
Таким
образом, то занятиями, обращенными на созидание сил души, то стеснением плоти
во всех ее частях, особенно тех, кои суть ближайшие органы души, то
перечищением внешнего порядка человек ищущий хорошим и прочным оплотом
обезопасит свое внутреннее. Укрепившись внутрь первыми духовными и душевными
занятиями в уединении, при стеснении плоти, исходит он к делам семейным или
гражданским, или общежительным, к делам чистым и спасительным, по воле Божией,
и всем тем созидается в духе, или, по крайней мере, не расхищается.
Одно
еще может его развлекать — это непрестанное видение и слышание вещей — то
мирских, то простых, кои потому только, что действуют на душу, извлекают ее
чрез внимание к себе вон и расхищают. Если бы заградить и эти отверстия, то
покой внутрь был бы ненарушим. Очевидно, надежнейшее и решительнейшее к тому
средство есть заграждение чувств, но это не всякому можно и должно. Потому
святыми отцами изобретено спасительное средство: и подлежать впечатлению
внешних вещей, и не развлекать, а созидать дух. Оно состоит в том, чтобы всякой
вещи, всему видимому и слышимому дать духовное знаменование и до того
укрепиться в помышлении о сем духовном знаменовании, чтобы, при взгляде на
вещь, не она касалась сознания, а ее знаменование. Кто сделает это для всего
встречаемого, тот постоянно будет ходить как в училище... И свет и тьма, и
человек и зверь, и камень и растение, и дом и поле — всевсе до малейшего будет
уроком ему; надлежит только истолковать себе и укрепиться в том. И как это
спасительно!.. «Что ты плачешь?» спрашивали ученики у старца, увидевшего
красивую, разряженную женщину. «Плачу, — отвечал он, — о погибели твари Божией
разумной и о том, что не имею такого радения о душе во спасение, как она о теле
на пагубу...» Другой, услышав плач жены на могиле, сказал: «Так христианин
должен плакать о грехах своих».
Таковы
подвиги, коими душа, тело и наше внешнее поведение образуются по духу новой
жизни, после того как дух благодатию Божиею оживотворяется в обращении, восходя
до решимости и обета и запечатления их Святыми Таинствами. Но как вначале
ненадежно бывает обращение к Богу, если его не запечатлеют благодатию чрез
Таинства, то и во все последующее время непрочно бывает ревнование, бессильно
усердие, слаба воля, жизнь тоща, если кто не обновляется чрез Божественные
Таинства исповеди и святого причащения. Жизнь христианская, свидетельствуемая
усердием, есть жизнь благодатная; следовательно, к хранению, питанию и
возгреванию ее самым могущественным средством должно быть привлечение и приятие
Божественной благодати. Есть особые стихии, питающие животную нашу жизнь; есть
также стихии, питающие и жизнь духовную. Это — Таинства.
Собственно
к питанию и возвышению духовной нашей жизни дано Господом Таинство Тела и
Крови. Аз есмь хлеб животный, сказал Господь; Плоть Моя истинно есть
брашно, и Кровь Моя истинно есть пиво, посему, ядый хлеб сей жив будет
во веки (Ин. 6, 51, 55, 58). Жизнь духовная есть следствие общения с
Господом; вне Его и без Него нет у нас жизни истинной. Но Он говорит: Ядый
Мою Плоть и пияй Мою Кровь во Мне пребывает, и Аз в нем... Аз живу Отца ради, и
ядый Мя жив будет Мене ради (Ин. 6, 56-57): то есть общение с Господом
действуется чрез причастие Тела и Крови. Жизнь духовная истинная — сильна,
многодельна и многоплодна. Но без Мене, говорит Господь, не можете
творити ничесоже. Кто во Мне, плод мног сотворит (ср.: Ин. 15, 5). Во
Мне же пребывает ядый Мя. Из всего сего следует, что аще не снесте Плоти
Сына Человеческаго, ни пиете Крове Его, живота не имате в себе... Ядый хлеб
сей, жив будет во веки (Ин. 6, 53, 51).
Вот
благодатный источник сохранения и укрепления нашей духовной жизни! Посему с
самого начала христианства истинные ревнители благочестия поставляли первым
благом частое приобщение. При Апостолах оно всюду: христиане все пребывают в
молитвах и ломлении хлеба, то есть причащаются. Василий Великий в послании
своем к Кесарю говорит, что спасительно причащаться Тела и Крови на всяк день,
а о своем житии пишет: «Мы причащаемся четыре раза в неделю». И это общее мнение
всех святых, что нет спасения без причащения и нет преуспеяния в жизни без
частого причащения [29].
Но
Господь — источник жизни, оживляющий причащающихся Его, есть вместе и огнь
поядающий. Достойно причащающийся вкушает жизнь, а причащающийся недостойно вкушает
смерть. Хотя смерть эта не последует видимо, но невидимо всегда совершается в
духе и сердце человека. Недостойно причащающийся отходит — как головня из огня
или железные выгарки. В самом теле или полагается семя смерти, или она тут же
случается, как это было в Церкви Коринфской, по замечанию Апостола (см.: 1 Кор.
29-30). Посему, причащаясь, должно приступать к тому со страхом и трепетом и
довольным приготовлением.
Приготовление
сие состоит в очищении совести своей от мертвых дел. Да искушает себе,
учит Апостол, всяк, и тако от хлеба да яст и от чаши да пиет (1 Кор. 11,
28). Исповедь, с возненавидением греха и обетом всячески удаляться от него,
делает дух человека сосудом, способным вместить невместимого Бога, по Его
благодати. Решительность и обет суть место, в коем Господь общится с нами в
приобщении, ибо оно только одно и бывает чисто, все же прочее в нас нечисто.
Посему никто достойно не приходит, а только Господом, по благодати, считаются
достойными ради исповеди с сокрушением и обетом.
Этим
все можно было бы и ограничить: исповедайся достойно — и будешь достойный
причастник. Но исповедь и сама есть Таинство, требующее достойного
приготовления, и, сверх того, к совершенству своему требует особенных действий,
чувств и расположений, которые не могут быть совершены и явлены вдруг, а
требуют времени и некоторым образом исключительного ими занятия. Посему оно
всегда было совершаемо по известному чину, с предварительными делами и
упражнениями, к нему приготовляющими, кои способствуют то к лучшему познаванию грехов,
то к возбуждению и явлению сокрушения о них, то к ограждению крепости обета.
Все они в совокупности составляют говение.
Отсюда
следует, что для возвышения и укрепления благодатной жизни чрез Таинства нужно
учреждать говение со всеми его принадлежностями, — исповедаться и,
приготовившись таким образом, достойно причаститься Святых Тайн. Надлежит то
есть учреждать говение, или, лучше, принимать на себя говение, потому что оно
учреждено уже у нас Святою Церковию. Четыре поста с тою целью и установлены,
чтобы в них ревнующие о благочестии говели, исповедались и причащались. Потому
и должно положить правилом — ищущему совершенства четыре раза в год говеть, во
все большие посты. Так и написано в «Православном исповедании». Впрочем, этим
не стесняется усердие говеть чаще и даже непрестанно; равно как не налагается,
как иго, на не могущих, по обстоятельствам своим, исполнить этого. Только
надобно так: все употреби от себя зависящее, чтобы поговеть четыре раза в год.
Для мирян четыре раза — мера скромная, средняя и, как испытано, очень
спасительная. Делающий так не выдается из круга других, потому и кичить не
будет, как превысивший их. Можно, впрочем, в пост Великий и Рождественский
говеть по дважды — в начале и в конце. Вот и составится всех шесть говений.
Говение
должно отличать от пощения, или достойного, по уставу Церкви, провождения
постов. Оно есть часть поста, но отличается от него большею строгостию
касательно пищи и сна и тем, что всегда соединяется с другими благочестивыми
занятиями, каковы: прекращение житейских забот и дел, сколько можно, чтение,
кто может, святых книг, неопустительное хождение в церковь на положенные службы
и прочее. Вообще, это время исключительно посвящается благочестивым занятиям,
кои все направляются к тому, чтобы достодолжно принесть покаяние и исповедь и
потом причаститься.
Таким
образом, очевидно, что во всем составе говение есть перечистка всей жизни,
восстановление всего ее строя, возочищение целей, возобщение с Господом,
обновление духа и всего нашего существа. Это — то же, что измовение
зачерневшего платья или омытие в бане после дороги. Христианин — в пути и при
всей осторожности не укроется от пыли — помыслов страстных и пятен
грехопадений. Как бы ни была мала нечистота, но она то же, что порошинка в
глазу или песчинка в часах, — глаз не смотрит, часы не идут. Потому неизбежно
от времени до времени перечищать себя. Как мудро потому у нас устроено в Церкви
и как спасительно повиноваться со смирением такому учреждению!
Вот
значение говения! Оно — средство к питанию, возгреванию и хранению в нас жизни,
но главное, оно — тщательный пересмотр жизни, падений, их причин и установление
средств избегать их. Когда грехи познаны, сокрушением и неприязнию извержены из
сердца, исповедию с обетом омыты, тогда сосуд готов. В причащении приходит
Господь и общится с духом достойного, который чувствовать должен: не убо
есмъ един, но с Тобою.
Говение
однократно, но дух говетельный должно возвести до непрерывно действующего, а
для сего нужно употреблять своего рода упражнения, способствующие к укоренению
его.
Так
как в говении содержатся три дела освящающих: пощение, исповедь и причащение,
то сии три и должно возводить к непрерывности возможной, или возможному
учащению. Для сего должно:
а)
Касательно говения
1)
Соблюдать все посты великие (многодневные — Ред.) или время постов
проводить в пощении, то есть более чем в воздержании, чтобы сама плоть
чувствовала ущерб, недостаток, приболезненность. На говение назначается
известное число дней поста, когда оставляются дела и все обращается
исключительно на очищение совести; в пощении дела идут тем же порядком, пост
умаляется и другие занятия определяются возможностию. Одно удручение плоти с
прекращением всех утех, как прилично времени сетования, то облегчает дух, то привлекает
милость Божию. Какое посему в этом сильное средство к одуховлению!
2)
Соблюдение поста в среды и пятницы. Это от времени до времени сильно напоминает
человеку, что он не на свободе, а в рабстве, под тяготою, укрощает разлив
чувственности, отрезвляет и подает бодрость; это есть как бы прерывающееся на
малое время обуздание коня ярого уздою и браздами.
3)
И, кроме того, произвольное назначение пощения и в другие дни, особенно в
понедельник, как это в обычае. Иные отказывают себе в известного рода пище и
постоянно вкушают постную, иные через день и прочее. Есть разные виды пощения,
и все полезны и советуются по мере сил и усердия.
б)
Касательно исповеди
1)
Всякий грех, тяготящий совесть, надо спешить очистить покаянием, не ожидая
определенного времени говения. Хорошо и дня одного не держать его на душе, а
еще лучше ни часа, ибо грех отгоняет благодать, лишает дерзновения и молитвы,
черствит и охлаждает тем более, чем долее держится. Изверженный же через
покаяние оставляет умиляющую росу слез.
2)
Всякий день, отходя ко сну, творить частную исповедь ко Господу, в коей все
греховное — в помыслах, пожеланиях, чувствах и движениях страстных, равно все
нечистое в делах правых открывается Богу, в чувстве покаяния, как такое, что
хоть и против будто бы воли творится, однако же есть в нас и делает нас
нечистыми и непотребными перед Богом и собственным чувством чистоты и
совершенства. Ложась спать, отходить как бы на тот свет; исповедь приготовляет
к тому. Во время сна стяжанное днем обращается в природу нашу — должно
перечистить его и непотребное отвергнуть с сокрушением; чисто все за тем
бывает.
3)
Творить ежеминутно исповедь, то есть всякий помысл, всякое пожелание, чувство и
движение порочное и нечистое, тотчас по сознании исповедать Богу всевидящему, с
сокрушением духа, и просить в том прощения и силы избежать впредь; равно как и
очиститься в эту минуту от скверны. Это делание весьма спасительно. Оно то же,
что протирать глаза, идя против пыли; оно требует строгого внимания сердца.
Собранный же уже всегда усерден и ревностен. Напротив, оставляя помыслы и
пожелания неизверженными сокрушением и покаянием, рану оставляют в сердце. А
сколько бывает незамеченных ран, сколько приражений! Не диво после сего
охлаждение и падение. Помысл к помыслу легче родит пожелание, пожелание к
пожеланию — согласие, а там уж и прелюбодейство внутреннее и падение.
Непрестанно же кающийся все возочищает себя и расчищает себе дорогу.
4)
Иметь откровение, то есть всякое недоумение, смущение или новое разумение свое
открывать другому единомысленному или отцу своему духовному, с тем чтобы тот
решал и определял достоинство и произносил суд. Этим избегаются застои и
уклонения, приобретается навык самолично решать и, следовательно, сохраняется
время, истрачиваемое иногда на пустое мечтание. А главное, есть непрекращаемая
безопасность, твердость убеждения непоколебимая, с которою в связи и твердость
воли, и прочность действования.
Всеми
сими деяниями исповедь действительно становится непрерывною. Дух держится в
сокрушении, в умилении, самоуничижении, молельном припадании — стало быть,
живет. Это из всех деланий самое пригожее к хранению духа ревности, жара
усердия, так что у иных все делание ограничивалось, как для себя, так и для
других, одним: кайся поминутно и плачь о грехах.
в)
Касательно причащения
1)
Бывать, сколько возможно чаще, на Литургии и во время ее совершения стоять в
крепкой и светлой вере в совершаемую тогда жертву Божию. Таинство Тела и Крови
есть Божественная для христиан пища и есть жертва. Причащаются на Литургии не
все и не всегда, но жертва приносится от всех и за всех. Все потому и должны
участвовать в ней. Участвуют же верою, болезненным сокрушением о грехах,
самоуничиженным припаданием ко Господу, жрущему (приносящему в жертву — Ред.)
Себя, как агнца, за живот мира. Одно живое созерцание сего Таинства сильно
оживляет и возбуждает дух. Вера же и сокрушение всегда приносят очищение
грехов, а нередко и сокровенное прикосновение Господа к сердцу христианина,
услаждающее его и оживляющее, как бы причащение в духе.
Подобное
прикосновение слаще меда и сота и крепительнее всех крепительных средств
духовных. Но должно помнить, что оно вполне есть дар Божий. Когда, кому и как
даровать его — это зависит от Самого Господа. Христианину должно принимать его
с благоговением и радостию и торжествовать, если подается, но не напрягаться на
него, не изобретать способов к тому, даже лучше не доверять, бывает ли оно, или
то ли оно, что бывает. Это — для избежания кичения и предотвращения прелести.
2)
Если нельзя быть в храме, то не пропусти часа священной и Божественной жертвы
без воздыхания и обращения к Богу; если можно, стань на молитву и сотвори
несколько поклонов. Что-либо страшное в природе заставляет содрогаться всю
тварь: гром, например, сотрясение земли, буря. В минуту Божественной жертвы в
храме совершается дело страшнейшее, величайшее на земле и на небе, но
совершается невидимо, духовно, пред лицем беспредельного Бога Триединого,
святых Ангелов, всего сонма Небесной Церкви, пред оком веры всех подвизающихся
и живущих на земле, — невидимо тем не менее, однако же действительно. Потому-то
верующему не должно пропускать этих минут без внимания. Но когда они помнятся,
то самым этим памятованием разогревается дух и восхищается к Богу, чем и
привлекается благодать.
Вот
как делания говения могут приближаться к непрерывности, чтобы, вместе с
деланием внутренним, в постоянном напряжении и силе содержать жар ревности и
дух искательный, а помощию его и все подвиги душевно-телесные претворять в
спасительные средства к возращению и укреплению внутреннего нашего человека.
Таков
общий порядок правил руководительных. Будучи основан на существе жизни, он
существенно необходим для всякого, кто ищет Господа. Но здесь указаны только
начала, дух и сила правил: например, в отношении к телу — неугодие плоти во
всех отправлениях тела; или в отношении ко внешнему быту — удаление от всего,
духом страстей напитанного, обязание души по всем силам и хождение под влиянием
благодатных средств. Это суть существенные точки подвижнической деятельности.
Что же касается до приложения сих начал, то, по многоразличному состоянию лиц,
оно должно быть многоразлично и одного в этом случае правила положить никак
нельзя. Например, для уврачевания ума надлежит напечатлеть в нем Божественные
истины, по разумению Святой Церкви. Это может быть сделано чтением, слушанием и
собеседованием и заимствуемо из слова Божия, учения отеческого, житий святых и
проповедей. Духовный отец уже должен смотреть, какой кому приличнее способ и
как его можно исполнить. Как кто это может сделать, только сделай. Потому,
единичное само по себе, подвижничество вовне является в бесконечно
разнообразных формах. Только содержать должно, что тот духовный отец есть
губитель души и убийца, который гасит дух ревности различными послаблениями и
индульгенциями или упокоивает и усыпляет стоящих в охлаждении, ибо один есть
путь — тесный и прискорбный.
Полнейшее
всего этого и успешнейшее исполнение принадлежит монашеству. Это образ жизни, в
лучшем, чистейшем и совершеннейшем виде осуществляющий требования
подвижничества, именно по духу. Он есть трудный и покаянный; всегда состоит из
руководящих и руководимых; самым делом удален отвне, самым делом связан в
потребностях тела; представляет самое большое пространство приложения
упражнений, чтений, богослужения, молитвования, послушания; особенно
приспособлен к деятельному искоренению страстей и в общем порядке — чрез
нестяжательность, строгость, непокой, себяневидение, и в частном — под
руководителем. Затем у внимательного монаха скоро зреет внутреннее тяготение к
Богу, ради решительнейшего самопожертвования и отрешения от всего, ради большей
возможности пребывать в себе и ради многопитания духом молитвы. Посему
внимательный скоро восходит здесь к безмолвию, уединению ума и отходит на покой
— в пустынь или затвор.
[28] Житие и писания молдавского старца Паисия Величковского с присовокуплением предисловий на книги святых Григория Синаита, Филофея Синайского, Исихия пресвитера и Нила Сорского, сочиненных другом его и спостником старцем Василием Поляномерульским, об умном трезвении и молитве. Издание Козельской Введенской Оптиной Пустыни. Москва, 1892. Ред.
[29] Мнение их см.: Славянское Добротолюбие. Ч. 2. Каллист и Игнатий Ксанфопулы. Правило в ста главах, гл. 92.
